Земля бизонов
Шрифт:
Королева Анакаона,
Как любил говорить Охеда,
Знавший ее лучше всех на свете:
«Богиня среди богов,
Женщина среди женщин,
Всех прекрасней среди прекрасных,
Королева сердца моего.
Всех светлее на этом свете,
Всех
Похотливей всех шлюх на свете
И умней всех лисиц и белок».
Манго нашей Анакаоны
Всех желанней плодов на свете,
Самая сладкая поэма,
Среди тех, что читать доводилось -
Самый вкусный и самый сладкий,
Самый теплый и самый душистый,
Нежный и гладкий снаружи,
А внутри — насыщенно-красный.
Половина мужчин говорили,
Что сей плод — воистину манго,
А другие им отвечали,
Что он больше похож на папайю.
Закончив песню, он с волнением спросил:
— А ты-то сам сподобился узнать, на что больше похож ее плод: на манго или на папайю?
— К сожалению, нет, хотя я был лично знаком с принцессой и могу сказать, что она была одной из самых прекрасных и желанных женщин на свете, — признался канарец. — В тот день, когда этот сукин сын, губернатор Овандо, приказал ее повесить, я понял, что, если уж мы неспособны ценить такую красоту и утонченность — значит, неспособны ценить вообще ничего, и все бесчисленные Овандо в конце концов уничтожат этот рай.
— А мне Санто-Доминго вовсе не показался таким уж раем.
— Потому что меньше чем за десять лет мы превратили его в настоящий ад, — с этими словами канарец указал вниз и добавил: — Видишь этих мирно пасущихся животных? Так вот, если мы просидим здесь еще немножко, рано или поздно мы начнем говорить о том, как бы их уничтожить.
— Не думаю, что кто-то сможет уничтожить стольких животных, — возразил андалузец.
— Европейцы наверняка смогут, — убежденно ответил канарец. — Они постараются захватить их или уничтожить, это заложено в самой их природе. Я видел это на Гомере, видел на Эспаньоле; хотелось бы надеяться, что не увижу этого здесь, но не сомневаюсь, что рано или поздно так оно и случится.
Как бы то ни было, Андухар оказался прав: бизоны толклись под деревом весь день и большую часть ночи. Когда же на рассвете путники уже собирались покинуть неудобное убежище, им пришлось не только остаться на дереве, но даже подняться еще выше и укрыться среди ветвей: по пятам бизонов следовал отряд краснокожих, насчитывающий более тридцати человек:
— Вот черт! — выругался андалузец. — Только этого нам еще не хватало!
Они молча и бессильно наблюдали за охотниками, невольно восхищаясь их хитростью, терпением и мастерством,
У них ныли все кости, болели руки и суставы, но даже и без того они были настолько измучены, что не было даже речи о том, чтобы двигаться дальше.
Спустя три дня Сильвестре Андухар с удивлением заметил, что его друг уже больше часа смотрит на запад, не сводя глаз с горизонта.
— Что с тобой? — спросил он.
— Помолчи!
— Да чем ты занят, черт побери?
Канарец протянул руку, указав на точку горизонта, к которой был прикован его взгляд, и спросил:
— Видишь вон те черные тучи?
— Конечно, вижу! А что с ними не так?
— Видишь, как быстро они движутся на север?
— Так это прекрасно: если они движутся на север, значит, мы не промокнем.
— Конечно! Но среди этих туч есть одна, за которой я наблюдаю уже почти час, а она так и не двинулась с места.
— Должно быть, просто устала.
— Не будь идиотом и хоть немного подумай головой! — рассердился Сьенфуэгос, смерив его укоряющим взглядом. — Что должно произойти, чтобы одна туча не двигалась с места, когда все другие ветер легко уносит прочь?
— Наверное, ей что-то мешает?
— Вот именно! — воодушевленно подхватил канарец. — А мешать ей может только гора; причем никак не меньше восьмисот метров высотой, иначе облако просто проплыло бы над ней... Боже милостивый! — аж застонал он. — Неужели эта чертова прерия кончилась? Наконец-то!
Сильвестре Андухар, со своей стороны, считал, что теперь на смену «чертовой прерии» пришли «чертовы горы», а хрен, как говорится, редьки не слаще.
Канарец же, напротив, радовался так, словно вдруг очутился на родном острове — видимо, потому, что карабкаться по скалам и ущельям он научился раньше, чем говорить.
Сын и внук горцев-пастухов, легендарных гуанчей, чьим главным источником существования были козы, от которых они, видимо, и научились всем трюкам, помогавшим им взбираться на самые неприступные скалы, Сьенфуэгос прыгал с утеса на утес с той же легкостью и радостью, с какой наслаждался теплыми океанскими волнами на солнечном тропическом пляже.
Между тем, несчастный Андухар потел, пыхтел и страдал, взбираясь на очередной горный склон и в ужасе закрывал глаза, когда оказывался на краю пропасти. Он уныло тащился за спутником, которому пришло в голову совершить «небольшую прогулку», то есть взобраться на вершину горы высотой почти в тысячу метров лишь для того, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом.
— Нет, ты не гуанче, — возмутился Андухар. — Ты помесь обезьяны и горного козла.
И действительно, при виде приемов, которые использовал канарец, чтобы взобраться на отвесную скалу или спуститься на дно ущелья, у самого опытного альпиниста волосы встали бы дыбом.
Если обычные альпинисты поднимаются крайне медленно и осторожно, пробуя на прочность каждый выступ, каждую трещинку, прежде чем поставить руку или ногу, чтобы продвинуться на несколько сантиметров, Сьенфуэгос предпочитал взбираться на скалы при помощи шеста, с которым никогда не расставался.