Земля будет вам прахом
Шрифт:
— Эллен, прекратите это, бога ради.
— Что прекратить?
— Ваши руки.
Она в недоумении опустила взгляд и увидела, что скребет ногтями одной руки тыльную сторону ладони другой, скребет с такой силой, что на коже проступает кровь.
Она убрала руку и посмотрела на царапины — длинные линии, пересекающиеся под разными углами. Я не знал, что сказать, и не мог понять выражение ее лица. Похоже, в нем не было ничего, кроме любопытства.
— Вам нужно вернуться в больницу, Эллен.
Она покачала головой:
— Незачем.
— Почему
— Я и есть Илена, идиот, — громко сказала она. — Вы что думаете, она была глупой сучкой, желающей себе зла? Бедная маленькая румынская шлюшка не смогла защититься от плохих людей, а потому взяла да зарезалась?
Некоторые посетители, не проявляя особой деликатности, подняли глаза выше уровня газеты.
— Говорите потише, — спокойно предложил я. — Джерри знал об этом?
Она тяжело вздохнула:
— Сначала нет.
— Но главного он не знал. Я вижу.
— Я ему все сказала. Еще до того, как мы поженились.
— Все?
— В том числе то, что вообще не стоило рассказывать. Особенно человеку, которого любишь.
— Ему было все равно?
— Конечно нет. Он хотел вернуться назад во времени и найти людей, которые так обошлись со мной. Я ответила, что прошлого не воротишь, а защищать меня не нужно, но… если это хочет сделать он, я не возражаю. Он умел вступаться за меня так, что я не чувствовала себя беспомощной. А то, что случилось в Берлине… Он сказал, что гордится мной.
— Я бы тоже гордился.
— Вам не следует, — сказала она, неожиданно отдаляясь от меня. — В последнее время я стала слабее. И хуже.
— Что вы имеете в виду?
— Люди ведь в первую очередь думают только о себе?
Несколько секунд мне казалось, что Эллен хочет продолжить, но она замкнулась.
— Это ощущение, — сказал я, — что за вами наблюдают, что вам грозит опасность. Оно посещало вас до смерти Джерри?
Она покачала головой:
— Иногда мне бывало очень грустно. Без видимых причин. Вот почему у нас вышла ссора из-за детей в тот день. Я… все, казалось, идет наперекосяк. Ощущение такое, будто умираешь. И несколько дней подряд я плохо спала. Но это другое.
Она помедлила.
— Вы поняли то, что я говорила в больнице?
— В смысле — «понял»?
— Вы поняли, что ничего этого не было на самом деле?
Я уставился на нее:
— Что вы имеете в виду? Вы же сказали, что это дело рук ведьмы.
— Да, именно. Они заставляют вас верить в то, чего нет. Видеть то, чего нет. То, о чем я говорила, — на самом деле этого не было. Ничего не было.
Я почувствовал себя последним идиотом.
— Значит…
— Это происходило у меня в голове. — Она помедлила, а потом словно приняла решение. — Оно должно было прекратиться. Но не прекратилось. Я такая идиотка — поверила, что оно однажды закончится. Может закончиться. А вчера вечером… я услышала стук в окно палаты.
— Стук? — переспросил я, думая о звуке, который раздавался у меня в номере. — И
— Джерри, — сказала она.
— Джерри?
— Он сидел на карнизе. Снаружи. Как большая птица.
У меня мурашки побежали по коже.
— Вы же знаете, что на самом деле его там не было? Что вы находились на втором этаже?
Она пожала плечами.
— И что… он делал?
— Он смотрел на меня так, будто и не любил никогда. — Она отвела взгляд. — Поэтому мне пришлось уехать из больницы. Но слишком поздно.
— В тот день, когда он умер, — сказал я, пытаясь вернуться к вещам мало-мальски понятным, — вы думаете, он принял какое-то решение? Вы сказали, что…
Тут у нас за спиной раздался крик.
Я повернулся и увидел, как женщина пятится от стойки, глядя на официантку. Голубоволосая девица оставалась на прежнем месте — стояла, ссутулившись, у кофейного автомата. Но теперь из него вырывались клубы пара. Слишком сильные клубы.
Посетительница продолжала кричать. Голубоволосая медленно отвернулась от автомата. Лицо у нее было мертвенно-бледным. Ярко-красные руки она выставила перед собой. Когда она вышла из-за стойки, стало видно, что руки ошпарены.
Я встал и двинулся к ней, а она посмотрела на меня непонимающим взглядом.
Я остановился, поднял руки, чтобы показать, что не желаю ей зла. Я вспомнил имя девушки — Джесси, позвал ее. Она недоуменно взглянула на меня. Судя по всему, она вообще не понимала, где находится.
— Почему у вас нет лица? — сказала она вдруг и отпрянула от меня.
Не понимаю, с чего она неверно истолковала мои намерения, — я всего лишь хотел помочь, но ее лицо исказила гримаса, отражавшая ужас, творившийся в душе. Рот ее безвольно открылся, глаза широко распахнулись от недоумения и страха — она словно внезапно решила, что все вокруг желают ей зла.
Она попыталась убежать, но даже не в направлении двери — неуверенными шагами она двинулась к большому разукрашенному окну.
Мне хотелось бы думать, что она оступилась, но я не считаю, что это так. Девушка и правда наткнулась на стул, но не это бросило ее вперед. Она сделала это сама — ринулась к окну и нырнула в него головой вперед. Стекло треснуло.
Когда ее шея, следуя инерции и силе тяжести, упала на торчащие стеклянные зубья внизу, стекло сверху раскололось и посыпалось вниз — на ее спину, шею, голову, на пол рядом с ней.
Ощущение было такое, будто все звуки мира одновременно собрались в этой комнате, а потом вдруг наступила полная тишина.
Несколько человек тут же повскакали с мест и бросились прочь из кафе. Остальные замерли, глядя на остатки окна, фигуру, которая одной половиной осталась в помещении, а другой — лежала на улице, кровь, растекавшуюся быстро, словно при ускоренной съемке. Рука и нога ее какое-то время подергивались, и возникло впечатление, что девушка старается повернуться на бок, но потом тело замерло, словно камень, ушедший под воду.