Земля, до восстребования Том 2
Шрифт:
Видимо, дуче хотел провести аналогию между тогдашним положением Христа и своим нынешним положением. Видимо, события последних дней, внезапное (по крайней мере, для дуче) отрешение от власти, арест и ссылка дали пищу для унылых размышлений. Унылых, но не слишком скромных.
Утром 8 августа по тревоге, буквально за пять минут, Муссолини приказали собраться. Шлюпка доставила его на корвет «Персефона», который вновь пришел на Понцо, чтобы увезти оттуда экс–дуче.
На сей раз Муссолини высадили на островке Санта–Маддалена, к северу от Сардинии.
С острова Санта–Маддалена Муссолини переправили еще севернее, в горы, к подножию пика Монте–Корво, в отель «Кампи императоре», как бы специально для того, чтобы 12 сентября 1943 года его удобнее было выкрасть оттуда фашистскому диверсанту Отто Скорцени.
111
Можно было подумать, что остров Санто–Стефано оказался в ночь с 6 на 7 сентября на самой линии фронта. Черное небо в сполохах и зарницах. Стреляют, бомбят совсем рядом. Кто–то из тюремщиков видел на горизонте военные корабли.
Несколько позже выяснилось, что никакой бомбардировки не было, а немцы взрывали ночью свои склады с боеприпасами на Вентотене.
Первая американская шлюпка доставила на Вентотене небольшой десант. Но как только десантники спрыгнули на берег, под их начало поспешила группа ссыльных; многие были уже при оружии, отобранном у фашистской милиции, у карабинеров, у тюремщиков.
На самой высокой части острова стояли счетверенные крупнокалиберные пулеметы и мощные звукоулавливатели. Немецкие зенитчики не знали, сколь малочислен десант, и сдались без боя. Около восьмидесяти немцев с поднятыми руками сошли со скал. Их заперли в четырехугольном здании полиции, которое смотрит зарешеченными окнами на все стороны света. К тому времени из шлюпок, мотоботов высадился отряд морской пехоты.
А узники на соседнем Санто–Стефано напряженно ждали новостей с Вентотене, считали минуты; воедино слились надежды и чаяния самых разных людей.
Днем 9 сентября к Санто–Стефано подошла моторная лодка. Старый знакомый Катуонио выполнял обязанности лоцмана, он показал, куда причалить. Но прошло не меньше часа, прежде чем в тюрьму явился американский офицер, а с ним несколько солдат морской пехоты, капо диретторе Станьо, капо гвардиа, тюремный врач и дежурный надзиратель.
Энтузиазм охватил не только политических. Уголовники лелеяли надежду на амнистию, может, и всепрощение.
Многие радовались вдвойне — и краху фашизма, и своему освобождению.
Капитан морской пехоты оказался американцем итальянского происхождения, изъяснялся с сильным акцентом.
Он не доверял тюремной дирекции и сам выстроил каторжников во дворе.
— Политические — два шага вперед! Иностранцы — два шага вперед! Все иностранные подданные будут освобождены в первую очередь. Американцев нет?
— Нет!
Всех пятьдесят семь политических вызвали в канцелярию, и после вопроса «За что осужден?», после выяснения мотивов ареста капитан вносил их в список лиц, подлежащих немедленному
Кертнер объяснялся с капитаном по–английски, сказал, что лишен возможности вернуться в Австрию, пока там нацисты, что болен и нуждается в помощи Красного Креста. Капитан заверил австрийца, что он имеет право на лечение как освобожденный из военного плена. Но куда именно его направят сейчас сказать не может, узнает в штабе.
Капитан увез с собой на Вентотене первую группу освобожденных. Завтра с острова отправят остальных политических.
Уголовников увели назад в камеры, а политические, все, кто не уехал с первым рейсом, в свои камеры не возвратились: их уже не запирали.
Эргастоло облетела весть, что с острова сбежал надзиратель Кактус.
Он боялся самосуда, знал, что ему обязательно припомнят пучок лука финоккио и беднягу Беппино…
112
Заключенному, дожившему до свободы, не забыть минуты, когда он в первый раз вышел за тюремные ворота.
Поначалу Этьен даже растерялся, чувствовал себя беспомощным и одичавшим. Он прошел с Лючетти и Марьяни вдоль тюремной стены, втроем посидели у ворот. Лючетти был в приподнятом, праздничном настроении, напевал «Гимн Гарибальди».
Этьен подсчитал, под сколькими замками сидел до этого благословенного дня. Получалось, что в эргастоло Санто–Стефано на два замка больше, чем в Кастельфранко, даже если не считать дополнительным запором уединенный островок. После поимки Куаранта Дуэ, контрабандиста, Санто–Стефано сохранило репутацию тюрьмы, из которой никому за полтораста лет не удалось бежать.
Этьен отвык от самого себя, свободного, живущего без надзора, кому позволено ходить без конвоя. До одури, до слабости в коленях, до головокружения бродил он с двумя друзьями по острову, с жадностью всматриваясь в голубые дали.
Далеко–далеко видно окрест! В дымке угадываются очертания мыса Орландо, это Гаэта. К северу от Гаэты высится мыс Чирчео. Можно достать глазом и до острова Понцо — он севернее Вентотене, — и до острова Искья к югу.
Сегодня легкий, очень приятный юго–восточный ветерок — полусирокко, полулевант. Такой ветерок любят на Вентотене, он хорош при рыбной ловле.
Впервые Этьен внимательно оглядел дом, где жили капо диретторе и другие управители острова. Оказывается, возле тюремной стены, рядом с карцерами, растет лимонное дерево. На острове несколько веерных пальм, эвкалиптов и еще каких–то деревьев, названий которых Этьен не знает, — все с лакированными листьями.
Решили отправиться на кладбище, отдать долг памяти не дожившим до освобождения и похороненным под номерами. Положить цветок и на могилу Беппино.
Что может быть печальнее кладбища, куда, в точном значении слова, не ступает нога человека? Кладбище за железной оградой, а калитка стандартная дверь–решетка, какая ведет во все камеры. Слева от калитки высечено на плите: «Здесь кончается суд людей», а справа — «и начинается суд бога». Этьен вспомнил, что является соавтором сего изречения.