Земля, до востребования Том 1
Шрифт:
В каждой тюремной камере висит таблица с правилами поведения заключенных, в ней указано, как узник должен обращаться к персоналу тюрьмы и как персонал — к узнику. В первом случае требовалась самая вежливая форма обращения — «леи», а во втором случае — более демократическая «вои». При «леи» к собеседнику обращались в третьем лице. Например, не «прошу вас, синьор дотторе», а «прошу синьора дотторе». Позже Муссолини, играя в демократию, обрушился на эту аристократическую форму обращения. Но называть узника на «ты» вообще против правил.
Узник 2722 заметил:
—
Врач сварливо продолжал «тыкать».
— Еще раз прошу синьора дотторе придерживаться устава. Иначе вынужден буду тоже перейти на «ты».
Они повздорили, и узник 2722 попросил немедленно отправить его назад в камеру.
На следующий день нужно было сделать второй укол. Как быть? Идти к этому хаму, который не умеет держать шприц в руках? Этьен решил к его услугам вообще не прибегать. Но врач вспомнил про укол и прислал стражника. Узник 2722 идти отказался. Его вызвал капо гвардиа. Перед ним лежала жалоба врача, но капо гвардиа не торопился давать ей ход.
— Может, вы извинитесь перед синьором дотторе?
— Нет, я придерживался вашего устава. Вы же блюститель порядка. Зачем нарушать порядок?
— Ты, вы, ты… Разве в этом дело? Вот у меня служанка. Я говорю ей «вы», но в любое время могу пнуть ее в задницу. Если бы синьор дотторе оскорбил вас действием. Всего–навсего сказал «ты»…
— Требую соблюдения правил…
— Лишь бы он хорошо лечил вас… В этом выражается его уважение к пациенту.
— Если бы он был старше меня годами — другое дело. А так — пусть ведет себя согласно правилам.
— Ну вот, согласно правилам и получите карцер.
Наедине с собой Этьен признался, что вел себя неразумно, погорячился и легкомысленно прервал начатый курс лечения. Может, он из упрямства не пошел бы на второй укол, но как раз в тот день Ренато получил для него писульку.
Нужно принять все меры, чтобы попасть в ближайшие дни в лазарет, находящийся во флигеле с внешней стороны тюремной стены. Нужно изучить, как там поставлена охрана арестантов, и сообщить свои соображения о перспективах побега при условии, если будет оказана помощь с воли. Гри–Гри переслал последний наказ Старика:
«…перевод для специального лечения в частную клинику или тюремный лазарет, откуда можно сбежать…»
Через несколько дней синьор дотторе получил от узника 2722 вежливое письмо с извинениями. Он попросил, в связи с ухудшением здоровья, безотлагательно продолжить курс лечения и сделать все оставшиеся девятнадцать уколов в тюремном лазарете. Как ни трудно при таком скверном самочувствии ходить взад–вперед в наручниках, он согласен, если того требует закон. Французская пословица правильно говорит, что «терпение медицина бедных». Синьор, как деятель медицины, конечно, знает, что тюрьма даже у очень уравновешенных людей рождает раздражительность, а тем более ей подвержены больные.
Доносчик дотторе тюрьмы Кастельфранко, конечно, не догадывался о причинах, которые побудили узника 2722 стать таким послушным. Ведь только что по настоянию дотторе
Оба — врач и его пациент — сделали вид, что все забыли, никакой ссоры не было. Врач написал справку о плохом состоянии здоровья и удостоверил, что сейчас заключенного 2722 в карцер переводить не следует.
Только уколы он, к сожалению, делать так и не научился: каждый укол по–прежнему подобен болезненной операции.
Когда Этьена одолевали страдания, он мечтал увидеть у своей койки самых близких ему людей — Надю или Зину Старостину, жену Якова Никитича. Вот если бы кто–нибудь из них делал уколы или ставил компрессы, его выздоровление сразу бы ускорилось. Правда, Надя давно не работает по специальности, но ведь не может фельдшерица забыть все, что она умела когда–то!
Он надеялся, что лекарство, присланное из Модены, снимет боль в груди, поможет ему совладать с приступами злого кашля, когда так мучительно першит в горле, скребет, царапает, дерет.
Этьен, при его профессиональной наблюдательности, уже через несколько дней изучил всю обстановку — как поставлена охрана лазарета, распорядок у часовых, график их дежурств, какой толщины железные прутья, сплетенные в ржавую решетку на окне, на сколько замков заперта от него свобода.
Наверно, потому, что Этьен очутился в тюремном лазерете и был занят мыслью о побеге, он много думал о старшем брате.
81
О том, что арестанты из тюремных лазаретов убегали, Этьен узнал в детстве. Ему было девять лет, когда старший брат, осужденный на царскую каторгу, совершил побег из Бобруйской крепости.
Жак Маневич был арестован за хранение гектографа, прокламаций и оружия — шестнадцати фунтов динамита, браунинга и патронов к нему. И все это солдат штрафного батальона Маневич прятал в казарме..
Он сидел на крепостной гауптвахте. В камере тридцать пять человек осуждены по делу о восстании в штрафном батальоне в Бобруйской крепости 22 ноября 1905 года. Тринадцать приговорены к смертной казни, остальные — к каторге или арестантским ротам на большие сроки.
После суда группа каторжан начала готовить побег. Но один из осужденных оказался провокатором. В камере произвели тщательный обыск и под каменным полом нашли бурав, ломик, а также нюхательный табак. Провокатора в камеру уже не привели. Вскоре выяснилась и цена доноса пятнадцать лет каторги ему заменили шестью годами арестантских рот.
Маневич и его товарищи не оставили мысли о побеге, но им стало ясно, что с крепостной гауптвахты теперь не убежать. У солдатика из «сознательных» Маневич узнал, что несколько лет назад какой–то смертник удачно бежал из лазарета при крепости. Но как туда попасть здоровым арестантам?
Трое удачно притворились умалишенными. Еще двое попали в лазарет, они заварили в чайнике махорку, выпили настой и вызвали у себя мучительную рвоту с зеленой пеной на губах. Еще двое оказались в лазарете после того, как достали шприц и впрыснули себе деревянное масло, — у них распухли лимфатические железы.