Земля, до востребования Том 1
Шрифт:
Новогодний вечер был для Этьена праздником прежде всего потому, что он твердо знал: в этот вечер все близкие — и Надя с Таней и Старостины мысленно с ним. А недавно ему переправили в тюрьму и привет от семьи:
«Мой дорогой, с Новым годом. Я и дочь любим тебя, ждем и будем ждать.
Н. Т.»
Вместе с приветом Этьен получил подтверждение, что его последняя шифрованная записка дошла по назначению, и это тоже была немаловажная причина, почему он встречал Новый год в приподнятом настроении.
Хотелось думать, что и Старик не забудет его сегодня, в новогоднюю ночь.
77
На следующий
«Эпидемия в городе Штрауса».
Для Кертнера, для Бруно, для других политзаключенных оккупация Австрии не явилась неожиданностью. Еще в середине февраля фашистские газеты напечатали сообщение о том, что федеральный канцлер Шушниг вызван из Вены к Гитлеру, ему предъявлен ультиматум: в течении трех дней он должен включить в свой кабинет министров–наци. 9 марта Шушниг еще высказывался за плебисцит, а вчера эсэсовцы схватили канцлера прямо в его резиденции Ам Бальхаузплац. Гитлер оккупировал Австрию, не поставив об этом в известность Италию, и аншлюс явился для Муссолини неприятным сюрпризом.
Политзаключенные понимали, какими кровавыми последствиями чревата оккупация Австрии. Но во всей тюрьме не было человека, для которого эта новость прозвучала столь трагически, как для Кондрада Кертнера. Бруно сразу понял: он принес своему другу зловещую новость. Ведь по приговору Особого трибунала Кертнер после того, как кончится его тюремное заключение, должен быть выслан из Италии. Навряд ли Кертнера согласятся выслать в страну, которую он изберет. Скорее всего, его вышлют в Австрию, поскольку он числился австрийским гражданином. А после аншлюса такая высылка — смерть.
16 марта Муссолини сказал в парламенте: «Границы священны, о границах не спорят, их защищают». Но пафос его быстро слинял, негодование стало смирным, дуче стал покладистым и примирился с аншлюсом.
После мартовских событий в Вене Кертнера несколько раз вызывали на допросы какие–то чины из ОВРА, которые специально приезжали в Кастельфранко. Из Турина пожаловал Де Лео, тот самый доктор юриспруденции, который присутствовал на первых допросах Кертнера. Заканчивая свой новый допрос, доктор сказал:
— Теперь вам уже ничто не может помочь. Вы неудачно выбрали себе родину. Австрии больше не существует. Во всяком случае — для вас.
Прошло еще несколько дней, и Кертнера вызвал к себе капо диретторе.
В тот день дежурил Карузо, и он сопровождал заключенного 2722 в канцелярию. Пока они шли по длинным коридорам, по лестнице, через тюремный двор, Карузо успел выложить заключенному 2722 множество музыкальных новостей. На днях миланская фирма «Воче дель падроне» записала на грампластинки всю «Богему» с участием Джильи. Что ни говорите, а Джина Чинья поет в «Аиде» лучше, чем Мария Канилья. Джина Чинья — лучшая Аида, какую слышали когда–либо в «Ла Скала». Заключенный 2722 имел неосторожность похвалить какого–то модного провинциального певца.
— Вы считаете, что у этого тенора хороший голос? Может быть, может быть… — ядовито сказал Карузо. — Но только, выходя наружу, голос сразу портится…
Карузо выразил свой восторг по поводу последних гастролей русского певца Шаляпина, а потом неожиданно спросил у заключенного 2722
— Почему Баттистини пел до семидесяти лет и голос у него оставался молодым? — Карузо остановился возле чахлого персикового дерева, выдержал паузу и пояснил: — Потому, что он двадцать шесть зим подряд жил в России. На русском морозе сохраняется и молодость и хороший голос. Впрочем, что я с вами об этом говорю, — он сдержал улыбку. — Вы же в России никогда не были, и не знаете, что такое настоящий русский мороз. А я слышал, в России можно даже глаза обморозить…
Заключенный 2722 не поддержал разговора Карузо на русские темы, он прошел весь двор молча…
— По–видимому, вам известно о событиях в Вене? — этим вопросом Джордано встретил Кертнера.
— Когда недавно умер Габриэле д'Аннунцио, префект Гордоны синьор Риппо телефонировал Муссолини: «С болью сообщаю вам хорошую новость…» А вы с радостью сообщаете мне плохую новость…
Джордано поинтересовался, как себя чувствует заключенный, а Кертнер пожаловался на холод и голод. На дворе середина марта, а каждый камень в тюрьме промерз до основания.
— Назовите, пожалуйста, свое настоящее имя, сообщите, пожалуйста, откуда вы родом, и все ваши невзгоды быстро окончатся, — любезно посоветовал капо диретторе: он говорил тоном дружеского участия.
— Мне сознаваться не в чем.
Кертнер стоял изможденный, с трудом удерживаясь от кашля, пряча за спиной опухшие руки с перебинтованными пальцами, смотрел на Джордано со спокойным достоинством, отлично понимая, что приглашение в этот кабинет и весь разговор ничего хорошего ему не сулят.
Лицо капо диретторе было непроницаемо. Ах, если бы Этьен мог знать, что скрывается за лысым черепом, вяло обтянутым кожей; весь череп в складках, в морщинах, будто когда–то он был объемистее, а теперь съежился.
— Помнится, как только вы попали ко мне, я вас уговаривал облегчить свою участь. Еще до того, как вы изволили устроить голодовку, до того, как мы с вами поссорились.
— Мне сознаваться не в чем.
— Вы опять говорите неправду, — в голосе Джордано зазвенели металлические нотки. — Будем откровенны. Чего вы боитесь? Никто не ведет стенограмму нашей беседы. Следствие давно закончено. Мужской разговор без свидетелей, наедине.
— Вы ошибаетесь, синьор, есть свидетель. Вот он! — Кертнер показал подбородком на портрет Муссолини, висящий над директорским столом. Полагаю, этот свидетель не даст показаний в мою пользу. Он — свидетель обвинения.
Лицо Джордано стало отчужденным. Правду неприятно слушать, даже когда беседуешь с глазу на глаз.
— Мы с дуче слишком разные люди, — усмехнулся Кертнер. — Единственно, что меня с ним объединяет, — мы оба летчики–любители…
— Сыскной агент, которому это было поручено, проверил вашу легенду на месте, — перебил Джордано сухо. — Он побывал в Вене на Нибелунгенштрассе, 11, это рядом с оперным театром. Да, вы снимали там комнату. Но жили под другой фамилией. Хозяйка просила вам кланяться. Она сообщила, что вы часто ходили в театр. Что вы два раза в неделю ездили на аэродром, летали на планере. Не расставались с фотоаппаратом. У хозяйки до сих пор хранятся фотографии, снятые вами: фрау с молитвенником в руке, фрау с внучкой, фрау с таксой…