Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
Но её мнение, высказанное впопыхах, могло лишь расстроить её саму, кстати, оно, вынужденное растерянностью и секундным смятением, оказалось бы наверняка несправедливым. И стало бы мешать ей жить дальше.
Но мысли об этом были перелётные. Посетили Звонкову и унеслись дальше по пути своего передвижения.
Осталась одна. Или две. Кто она, Звонкова, такая? И не надо ли покончить с Люком?
38
Впрочем, и эти две мысли держались в Звонковой недолго.
Вопрос о Каренине был задан Нине Аркадьевне
Соображения о Люке рассыпались сразу. А что с ним делать-то? Засыпать его или взорвать нельзя. Если только возвести над ним стальной колпак. И укрыть от любопытных камуфляжной декорацией. Звонкова постановила с Люком не спешить, там само собой что-нибудь и определится… И в рутине дней забыла о Люке.
Звонковой бы забыть и о Каренине и его отношении к деньгам, а она не могла забыть.
Ей всё ещё казалось, что просьба собеседницы высказать мнение о Каренине была связана неизвестно каким образом, но связана с необходимостью её, Звонковой, самооценки и своей натуры, и собственной деловой практики.
С чего бы вдруг возникла такая необходимость, Звонкова объяснить себе не могла.
В небоскрёбе Звонковой на Вернадского в тесноте стеклянных квадратов и прямоугольников имелись справочно-вспомогательные службы. Одной из них, согласно профилю, было поручено (допускалось приглашение академических спецов) изготовить докладную о личности А.А. Каренина, о его нравственных и деловых установлениях. И в частности, исследовать ситуацию со взятками, брал ли их А.А. Каренин и на какие доходы (или хотя бы средства) он существовал.
Докладная, на взгляд Звонковой, вышла бестолковой. Бестолковой для её интереса. Личность сановника стала для неё понятной. Это ладно. А вот ответа на запрос о взятках она не получила. Никаких подсказок в тексте романа исследователи и аналитики (и их чуткие компьютеры) якобы не нашли. А один из нагловатых профессоров, из приглашённых с обещанием достойного гонорара от Звонковой, специалист по Достоевскому, одарил Звонкову советом: «Мадам! При ваших возможностях и ваших деньгах целесообразно было бы отправить в девятнадцатый век частных детективов с „жучками“ и камерами наблюдения, они бы всё выяснили. Впрочем, и в девятнадцатом веке были отменные детективы. Могу снабдить вас адресом японского бесполого, а потому и неподкупного сыщика Ри Фандо, а также номером монастырской кельи бесполой же, но проницательной монашенки Пелагеи (не спутайте с певицей). Желаю удач в ваших изысканиях».
«Каков наглец! Каков издеватель! — взъярилась Звонкова. — Ни копейки ему гонорара!»
Но тут же решила отменить своё намерение. Издеватель мог пустить в публику шуточки по поводу её скупости. Или мстительности.
А тут как раз подошёл день приёма деловых людей Франции.
39
Звонкова всех удивила. И тех, кто был среди гостей, и многих людей элиты, в особенности дам, своим смягчившим неловкости приёма обращением к мнению Ларошфуко. Иные из наших дам, и некоторые писательницы в их числе, и слыхом
Вышла на том приёме ещё одна тонкость.
К Звонковой подошел знакомый посольский, из советников по культуре, с неожиданными комплиментами внешности мадам Нинон. Звонкова насторожилась. Что-то угадывалось скрытое за кружевами его похвал. Обращался он к ней по-русски, мол, ощущает ее затруднения с французским произношением, а потому вести легкий разговор ему проще именно по-русски. Звонкова скоро поняла, в чём суть его доброжелательного подхода.
— Мадам Звонкова, — спросил посольский, — кто ваш кутюрье?
Звонкова с гордостью назвала фамилию маэстро Шустрика и напомнила посольскому, что это наш Народный художник мирового уровня, его почитают и во Франции, в Париже не раз проходили его шумные показы.
— Вы находитесь в заблуждении, — покачал головой посольский, — показы его проходили, главным образом, в вашем торгпредстве, а за его стенами ваш маэстро во Франции вовсе не авторитет.
Звонкова молчала, выжидая продолжения слов посольского.
— Вы достойны иных нарядов и украшений, — сказал наконец посольский. — Ваши формы, ваша осанка, извините, ради Бога, ваша красота требуют не таких громоздких и тяжеловесных одежд, какие вы привыкли носить. Впрочем, посчитайте это бестактным суждением легкомысленного парижанина. Вы и так хороши. Ещё раз извините…
И посольский с целованием руки хозяйки приёма и поклоном покинул общество Звонковой.
«А что, — подумала Звонкова, — может, и впрямь отогнать от себя этого народного художника Шустрика, обаятельный-то он обаятельный, и улыбчивый, но больно надоело мне рядиться под Купчиху и носить его нано нижние вериги с подогревом!..»
40
А через день Звонкова улетела в Поднебесную. Но не в столицу её, а в выставочный город Шанхай. На следующий вечер вернулась в Москву. С прибыльными контрактами, но усталая.
В опочивальне уже лежал под верблюжьим одеялом приготовленный постельничим Трескучим к ночным бдениям подсобный рабочий Куропёлкин.
Успокоенная (или удовлетворённая) знакомыми Куропёлкину прикосновениями сильных, но и осторожно-нежных рук камеристок Веры и Сони, ублажённая целебными благовониями, Звонкова улеглась в алькове, спиной к Куропёлкину, указующих слов не произнеся.
— Продолжить историю девушки с татуировкой дракона? — на всякий случай спросил Куропёлкин.
— Ай! Ай! — пробормотала Звонкова утомлённо, но и с раздражением. — Зачем? Сейчас засну и всё.
Но тут же вспомнила важное:
— Евгений, так брал Каренин взятки или нет?
— Не могу сказать ничего нового, — неуверенно произнёс Куропёлкин.
— Вы не перечитали роман Толстого? — с удивлением и укоризной спросила Звонкова.
— Мне так и не доставили «Анну Каренину», — сухо сказал Куропёлкин.
— И что же вам привезли? — спросила Звонкова.
— Вот как раз три тома Стига Ларссона с этой самой девушкой с татуировкой и ещё почему-то какие-то описания уличных прогулок по городу Тамбову.