Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
53
— Не узник и не заложник, — услышал он. — А — гость.
— Вы кто? — спросил Куропёлкин. — Колодезник? Мокрица? Или видоизменение Трескучего?
— Взгляните.
В пещере, в глубине её (или где там?), будто бы зажглись свечи, и Куропёлкин метрах в пяти перед собой за столом (или за обтёсанным валуном) увидел сидящего мужика. Человека, извините. Как показалось Куропёлкину, на плечах того был то ли халат, то ли плащ, на голове же его торчал колпак, возможно, Звездочёта. Какой-то предмет лежал перед ним на плоскости стола, сидящий, в плаще или халате, рассматривал его со вниманием,
Сапожник стянул с головы колпак и встал.
Шагнул навстречу Куропёлкину.
Нет, все же на нем был плащ-накидка с разлетающимися полами.
— Разрешите представиться, — произнёс хозяин пещеры. — Бавыкин Сергей Ильич. Первый, но бывший муж известной вам Нины Аркадьевны Звонковой. Получивший от неё, возможно слышали, справедливое почётное звание — Недотёпа. Недотёпа и Недотыка.
И протянул Куропёлкину руку.
— Куропёлкин, — пробормотал Куропёлкин, пожимая руку хозяина. — Я…
— Мне о вас многое известно… — сказал Бавыкин. — Пройдёмте в гостиную.
54
Гостиная, куда был введён хозяином Куропёлкин, никак не могла вызвать мысли о том, что она находится вне пределов городского или загородного элитного дома. Какая уж тут пещера! Единственно, что могло напомнить о пещерах, так это потолок. Натяжной, видимо. С тремя сложными люстрами, ровный (переверни гостиную — и на нём мог бы плясать и вертеться вокруг шеста Поручик Звягельский), из евро, наверное, материалов. Но вблизи люстр с него свисали диковинного вида палки, будто бы порождения пещер, Куропёлкин никак не мог запомнить, то ли они сталактиты, то ли сталагмиты. Здесь эти свисающие острия были явно декоративными.
А вот в помещениях, по которым Сергей Ильич Бавыкин сопровождал Куропёлкина в гостиную, подлинные приметы пещеры сохранялись. В частности, в мастерской сапожника, где Куропёлкин наблюдал за обследованием хозяином ковбойского сапога. Дальше прошли залом, озадачившим гостя смыслом своего назначения. Возможно, здесь случались кабинетные занятия Сергея Ильича. Две стены были заняты книжными полками. С книгами, заметим. А вот другие стены были покатые, клыкастые, злые. Куропёлкина же (мимоходом) заинтересовало целое воинство глобусов. Глобусы стояли в ряд, штук десять их, большие, куда крупнее школьных. Голубые с зелёным и светлокоричневым шары вращались, а из них торчали какие-то тонкие металлические предметы. Удивила Куропёлкина одна странная конструкция. В подставке для шара глобуса не спеша поворачивался то ли куб, то ли параллелепипед, обклеенный, кстати сказать, картами планетарных материков и океанов.
— Об этом и о починке обуви, — бросил Бавыкин на ходу, — расскажу позже. Если пожелаете узнать…
Куропёлкин пожелал, но вслух желание своё высказывать не стал.
При
— Садитесь, Евгений Макарович. Откушаем и выпьем за встречу.
— Не могу, — заявил Куропёлкин. — Мне надо возвращаться на свой шесток. А уж пить я не имею права по условиям контракта.
— Экие трудности! — рассмеялся хозяин. — Прожуете две таблетки, и каких-либо последствий нашей с вами беседы никто не учует.
— А карабкаться по скобам к выходу из колодца? — напомнил Куропёлкин. — Осоловею после застолья и засну по дороге…
— Мои ассистенты подымут вас к Люку. За две минуты. В гамаке.
— В гамаке? — возмутился Куропёлкин. — Меня и в гамаке?
— Стало быть, вы плохо знаете историю флота, — сказал Бавыкин, бывший муж. — Команды каравелл Колумба возвращались в Испанию, отдыхая в гамаках. Подвесные сетки карибских индейцев оказались чрезвычайно удобными для морских путешествий. Потом появились новые комфорты, и о гамаках забыли… А так для флотских в гамаках не должно быть ничего постыдного…
— Уговорили, — сказал Куропёлкин.
55
— Хочу отблагодарить вас за подарок, — сказал Бавыкин, разливая в стопки белую жидкость.
— Это сапог, что ли, и древний скороходовский полуботинок доставили вам радость? — спросил Куропёлкин.
— И они тоже, — кивнул Бавыкин. — Но главное событие для меня нынче — это возможность общаться с вами.
— Чем же я так замечателен? — поинтересовался Куропёлкин.
— Тем, что вы человек, — сказал Бавыкин.
— Вы — одиноки. Или вы здесь — узник? И вам не дано отсюда уйти? — озадачился Куропёлкин.
— Уйти отсюда можно, — сказал Бавыкин. — Хотя бы вон той дорогой.
Было указано, какой дорогой. За спиной Бавыкина тотчас вспыхнули лампы, может, и студийные «юпитеры», осветилась анфилада помещений, чуть ли не для танцевальных залов, или для проведения банкетов, или же для устройства ёлок для детишек (там и пожарный понадобился бы). А где-то вдали засуетились люди, иные в поварских колпаках, иные — в латах и с алебардами, над этими тихо зависали, возможно, дрессированные летучие мыши (А может, ушаны? Или нетопыри? Поди их разбери…).
— Вас окружает много людей, — сказал Куропёлкин.
— Много, — согласился Бавыкин. — Но почти нет собеседников.
— Но ведь вы, Сергей Ильич, можете уйти этой самой дорогой, — великодушно посоветовал Куропёлкин.
— Вы можете, — сказал Бавыкин. — Я же нет. А вы можете уйти и не вернуться к исполнению надобностей Нины Аркадьевны Звонковой.
— Толку-то что от этой возможности, — вздохнул Куропёлкин. — Куда бы я отсюда ни девался, следопыты Звонковой и Трескучего меня всё равно изловят.
— Тут вы правы, — согласился Бавыкин.
— Даже если бы я решил прогуляться новой для себя дорогой, — рассуждал Куропёлкин, — на всякий случай, чтобы узнать, как можно ею воспользоваться, так, вообще… она небось в несколько километров, а мне надо вернуть пакет с грибами горничной, чем скорее, тем лучше… Но вас-то что держит здесь?
— Обязан отвечать, — грустно улыбнулся Бавыкин, — за состояние часовых поясов в сухой сохранности. И главное — за то, чтобы они не перепутывались, не заскакивали один за другой и не завязывались морскими узлами.