Земля имеет форму чемодана
Шрифт:
Вели тихий разговор, какой не мешал бы утопленнику насытить чрево и утолить жажды разных свойств, чему способствовали напитки разных свойств, правда, не таких убедительных, как виски, ром и тем более водка с горилкой.
То есть барышни (сеньориты, мамзели, миссы, фройлены) морскими волками быть не могли. Не могли быть и пиратами. И всё равно были хороши. А выглядели всё лучше и лучше.
— А-а-а-ах! — с восторгом выдохнул Куропёлкин. И срыгнул.
Стыливо стал прикрывать ладошкой рот.
Но опять
Собеседницы же его обрадовались, рожи кривить не стали, захохотали одобрительно и подняли большие пальцы. Мол, завидуем аппетиту и жизнелюбию, с такими боями и мачами дело иметь приятно.
Поинтересовались (Куропёлкин судил по жестам), кто он и откуда и как оказался у них за бортом. Ласково-заинтересованные взгляды, тела несомненных обольстительниц отыскали в подполье сытой сейчас натуры Куропёлкина фанфарона. И болтуна. Впрочем, болтун не имел средств проявить себя.
— Я — русский, — начал Куропёлкин. — Рашен… Москва… Моряк… Морской волк…
Тут Куропёлкин замялся. Морской волк… Это он сидел в плетеном кресле в трусах морского волка, что ли? Да и поняли ли его новые подруги, что он морской волк? Или хотя бы просто — русский моряк?
— Мариман! — ткнул Куропёлкин пальцем себе в грудь. — Мичман! Боцман!
Чуть было не аттестовал себя: «Капитан!», но это было бы чересчур. Остановился на боцмане.
— Рашен боцман! — с гордостью утвердил себя в звании Куропёлкин, влил в себя голубоватую жидкость из бокала, ликёр, наверное. И почему-то добавил: — Моби Дик!
— Вау! Рашен боцман! — воскликнула, как показалось Куропёлкину восторженно, идеально рыжеволосая («Фара» уже прозвал её Куропёлкин из-за глазищ-фар). Она будто бы ждала от него новых слов.
А негр, вернувшийся из кают, куда заходил, видимо, с докладом владельцу яхты, стоял у перил рядом с выходом на трап и глядел на ночного подкидыша (подплывыша) с опаской.
Сеньорита в зелёном бикини вдруг стала испуганно оглядываться, потом зажала нос пальцами и застонала. Лицо же красавицы в чёрном с жёлтыми разводами бикини исказили спазмы, она вскочила, и было видно, что её вот-вот вырвет.
И Куропёлкин ощутил, что принявшая его на борт яхта вошла в плотность известной ему вони. А пассажирам яхты неизвестной. Скорее всего, неизвестной. Но может быть, запахи московских отбросов и богатств «Водоканала» мало чем отличались от запахов канализаций иных замечательных городов? А тут случилась их малообъяснимая концентрация?
Или это так заблагоухали пожелавшие поваляться на песочке жизнелюбивые некогда киты?
118
Теперь вскочил Куропёлкин. Криком, с боцманским оснащением смысла, почему-то он обратился именно к негру. Будто тот был самой существенной личностью на палубе.
— Назад! Назад! Стоп машина! Полный цурюк! Полный назад! — кричал
И Куропёлкин движением рук (артист Верчунова!) показал публике, как происходило «буль-буль» и каким вышло его восхождение от пострадавшей субмарины к поверхности океана.
Что он так взволновался? Отчего потребовал от негра полного цурюка и перемены курса? Зачем снова начал нести бред про субмарину «Волокушка»?
Стало быть, в нём не утих фанфарон и бахвал. Это одно.
Но вдобавок, что удивительно, ему вдруг стала противна вонь, какую он выдержал у Берега Китов, а она, по предчувствию Куропёлкина, должна была только усилиться. К тому же получалось, что он был причастен к этой вони и теперь будто бы угощал ею приютивших его женщин, а двух из них чуть ли не довёл до рвоты. Нехорошо как-то выходило…
— Уес, — сказала безусловная рыжеволосая, с глазищами, Фара, по Куропёлкину. — Рашен субмарина «Волокушка»?
— Уес! Уес! — подтвердил Куропёлкин. — Субмарина «Волокушка»!
Сеньорита Фара, бесаме муча, понял Куропёлкин, стала озабоченной. А может быть, её что-то и напугало.
— А вы, собственно, кто? — строго она спросила по-русски. И Куропёлкин от неожиданности не сразу понял, что именно по-русски. Если бы не ростовское хеканье («вы хто»). И если бы не украшенные для убедительности завитушками с бантиками слова из его же боцманского лексикона.
Были услышаны Куропёлкиным звуки двигателей — над водой и на воде. Они явно приближались к их яхте.
— Так хто вы? — повторила Фара. «Голос не иначе как офицерский…» — подумал Куропёлкин.
Употребление Фарой слов чужого языка, похоже, нисколько не удивило ни её подружек, ни внимательного к движениям Куропёлкина негра.
А на столике перед Фарой возникло стрелковое оружие неведомой Куропёлкину системы. С глушителем.
Его появление превратило Куропёлкина в партизана.
— Я есть боцман, то есть Старший матрос ракетного атомного подводного линкора «Волокушка», — твёрдо, с достоинством ветерана Тихоокеанского флота, произнёс Куропёлкин. — Наша субмарина по плохо объяснимым причинам потерпела крушение в здешних водах… Мне удалось спастись…
— Так, — зловеще выговорила рыжеволосая. — А на самом деле — вы кто? Говорите правду!
— Правду? — будто бы задумался Куропёлкин. — Хорошо… Их бин агент намбер зеро зеро сибен, агент МИ-6… Подробности не для вас, а для высших чинов и специалистов…
Офицер Фара снова озаботилась. И, видно, что всерьёз.
— Чтобы доложить о вас высшим чинам, в чем вы, видно, заинтересованы, — сказала Фара, — я должна знать ваше имя…
— Штирлиц, — без раздумий чистосердечно признался Куропёлкин. — Штирлиц.