Земля Кузнецкая
Шрифт:
Как это случилось, что он узнал о предстоящей свадьбе? Одну минутку, сейчас припомнит.
Да, он был у профессора. Беседовали по поводу эксплоатационных полей второй «Капитальной». Профессор слушал очень внимательно, сделал несколько заметок в блокноте, и, тем не менее, он несколько раз прерывал беседу и, вызывая секретаря, спрашивал:
— Валентина Сергеевна не вернулась? Вы узнавали, как ее здоровье?
А один раз, извинившись перед Семеном Константиновичем, он позвонил какому-то Вакшину и строго наказал ни в коем случае не передавать корректуру книги Валентине Сергеевне — это сделает сам Скитский. И вообще, не пора
Потом профессор на несколько минут вышел, и Семен в полуоткрытую дверь слышал чей-то разговор в приемной:
— С тех пор, как Валентина Сергеевна прихварывает, профессор места себе не находит, — посетовала секретарша.
— Ты думаешь, у них что-нибудь серьезное? — спросил второй голос.
— Серьезное? — удивилась секретарша. — Ты, Ирина, просто наивная. Неужели ты думаешь, что такой солидный человек, как Василий Пантелеевич, может расточать ухаживания направо и налево? Или ты думаешь, их предстоящая совместная поездка в Москву преследует только одни служебные цели? Нет, все это так же очевидно, как то, что профессор получил новую квартиру на Серебряниковской и вот уже второй месяц занят ее благоустройством. Дело это решенное, можешь поверить мне на слово, я достаточно наблюдательный человек.
А назавтра Стародубцев имел честь не только встретиться, но и познакомиться с самой Валентиной Сергеевной. И теперь-то ему понятны некоторые оттенки их разговора, которым он тогда не придал значения.
— Вы с Березовского? — переспросила Валентина Сергеевна и тут же заметила, что у нее некоторое удивление вызывает неповоротливость командиров их рудника, а заодно и управления комбинатом «Кузбасс-уголь», до сих пор не обративших серьезного внимания на промышленное развитие закондомского шушталеп-ского месторождения. Ведь это же свита из двадцати четырех пластов, это же преимущественно дешевые; штольневые разработки! — Не может быть, чтобы у вас не было горячих думающих голов, на вашем Березовском руднике. На Березовском… — повторила машинально Валентина Сергеевна и тут же как-то странно, очень взволнованно посмотрела на Стародуб-цева. — Послушайте, так вы на том самом Березовском… — она быстро отошла к окну.
— Что вы хотите сказать? — не понял Стародубцев.
— Нет, нет, это я так… — Валентина Сергеевна вернулась к столу, но, прежде чем сесть, несколько раз повторила: — Боже мой, какая я глупая, какая глупая, даже и не подумала сразу…
— А теперь-то я понимаю, в чем дело! — Семен Константинович засунул руки в карманы и вытянул под столом ноги. — Теперь я понимаю, девушку немного совесть мучает. Ну, это, знаете, пройдет!
Во все время этого ненужного, самодовольного рассказа Дубинцевы сидели как в воду опущенные. И если у Николая хватило выдержки сохранить хотя бы относительное спокойствие, то Аннушка просто задыхалась от горя, от омерзения и все повторяла про себя: «Бедный Павел Гордеевич. Бедный Павел Гордеевич».
Словно не замечая ничего, Клавдия Степановна стала жаловаться на скуку, на трудности со снабжением, на то, что ее очень беспокоит близкая отмена карточек.
— Лучше бы не надо, — страдальчески заметила она, — тут все же литер, сухой паек, все заранее известно, все рассчитываешь. А отмени все это — еще натерпишься.
Стародубцев философски отмахнулся:
— Жизнюха!
«Это
Когда вошел Николай, она сидела на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Он тронул ее за плечо.
— Ну что ты, Аннушка?
Аннушка резко выпрямилась, на глазах у нее были слезы.
— А ты? — спросила она. — Ты спокоен? А если бы при Рогове говорили такие гадости о тебе, о нашей жизни? Я только сегодня поняла, что это грязные сплетники, ползучие обыватели! И… и меня тошнит, я ненавижу себя, что не нашла мужества сказать им это в лицо. А Рогов сказал бы!
— Успокойся, прошу тебя, — Николай присел рядом. — Я знаю, что Рогов, не заметив, перешагнул бы через все это хозяйство — так себе: кучка дряни. А в отношении Валентины Сергеевны… ну, что ж, поживем — увидим; в конце концов, это их дело.
Глаза у Аннушки зло блеснули, и вся она на минуту стала чужой и колючей, когда сказала вполголоса:
— Не смей так говорить! Слышишь? Это наши люди! Их горе, их ошибки — это наше горе… — Потом она, как всегда жалобно, попросила: — Коля, я тебя умоляю, не будь таким, не смей так думать… Только представь себе, что перенесет Павел Гордеевич, если это несчастье случится…
— Вот что, — Николай твердо, по-мужски взял руку жены. — Слушай меня: здесь есть два «или». Или эта девушка не такая хорошая, как думает Павел Гордеевич, или Стародубцев врет! Третьего «или» не может быть.
Лицо Аннушки посветлело, и вся она ожила, ухватившись за эту спасительную мысль. Именно третьего «или» не может быть!
Договорились держать себя с Роговым так, словно ничего не знают, ничего не случилось.
Но назавтра, беседуя с Роговым, Дубинцев, против своей воли, до того пристально смотрел на него, что инженер даже спросил удивленно:
— Ты что меня разглядываешь? Первый раз видишь?
Пришлось сказать, что Павел Гордеевич за последнее время заметно похудел, глаза у него даже какими-то зеленоватыми стали.
— Оставь ты, пожалуйста! — отмахнулся Рогов. — Весна на дворе — соловьи в сердце, вот и худею, вот тебе и зелень в глазах. Не отвлекайся, что еще у тебя?
— Вот и все, пожалуй. Если за пятидневку заменим крепь в седьмом сбоечном и пустим по нему аккумуляторный электровоз, то макаровский комбайн выгоднее ставить в двадцать седьмую лаву.
— Значит, двенадцатую, черепановскую, не сможем подключить к этому механизированному потоку?
— Подключить можно, только она же…
— С ручной навалкой? — нетерпеливо спросил Рогов. — Хорошо, сделаем как говоришь, а комсомольцы подождут хомяковскую машину.
— Конечно, подождут, — подтвердил Дубинцев. — И даже не заметят со своим новым графиком. Я уже докладывал вам…
— Да, да, я разбирался. — Рогов на минуту задумался, — С этим графиком много пока нерешенного, но много также удивительно дельных мыслей. Ты пока не пробовал Черепанова отговаривать?
— Пробовал, сказал, что подумать как следует надо… — Николай смущенно потупился.
— Ну?
— Как ерш, с хвоста до головы ощетинился, пообещал даже вместе с Даниловым пойти к Бондарчуку.