Земля, моря
Шрифт:
Мой смех или плач –
Как сад за окном.
Никто обо мне
Не думает много,
Пуская удач
Своих метроном.
Ирония в том,
Что тенью с тобою
Я всюду прошел –
И не был открыт.
Мы были вдвоем –
Но это не стоит
Совсем ничего,
Когда ты убит.
Кому я кричал
Во сне: не стреляйте!
Не тайна ли тот,
Кто дышит взахлеб,
И рвется из нас
При полном параде,
И
И что там еще?
Он нежный нахал,
Он вечный подросток,
Упругая стать
И марта флакон.
В пылающий зал
От темных подмостков
Он шел наказать
Нам новый закон.
Но где-то беда:
Пустые усилья
Несчастных овец
В осаде волков…
Не смейся, когда
Выламывать крылья
Придет молодец
Заплечных полков.
Какая тоска,
Наверно, открылась
В последний тот миг –
В серпцах косарей,
И в грязных руках,
И в тощих кобылах –
Что рвешь ты язык
Себе поскорей!
Их славить нельзя
(Жалеть-то опасно),
А думать о них –
Бессмысленный труд.
Кто в хлеба князья,
Кто в ангелов красных
Крестился под дых –
И стал рожий суд.
Мой друг, старый друг,
Прочти мою оду,
Пока еще есть
Вселенной скрижаль.
Ты мне ко двору
В любую погоду –
Пока, как ересь,
От слов веет даль.
За то, что во мне –
Застывшее пламя,
И узкий клинок,
И яркая брошь
В моем тайнике
Под всеми полами –
Пожалуйста, бог,
Ты будь ко мне вхож.
И трепет от встреч
Пусть будет как в детстве:
Идет мамин друг,
Идет сестрин свет!
И мяч по траве
Покатится резво,
И в нашу игру
Вернется поэт.
Храм Аполлона в Дельфах
«Я знаю!» – душа прокричала.
«Не знаешь» – ответила дверь
Спокойно и холодно. Зала
Пустая скрывалась за ней:
Квадраты сплошных геометрий,
Колонны, и сумрак; и ков
Змеею по полу к бессмертью
Влачится и держит его.
Подносит мне ковш Мнемозина,
А в нем – черной Леты глоток;
С обедом пастушьим корзина –
На мраморный детский роток.
Я пленник, всеведущий демон,
Рекущий обратную речь,
К царям за их гордые стены
Легко проникающий
Что знала, душа, ты? Увидишь,
Свой мир я тебе покажу –
А там не гостил мастер Фидий,
Облечь не успел в красоту.
Там только осколки нетвердых
Иных разумений земных,
Столкнувшихся с черным утесом
Пророчеств ужасных моих,
Там только руины планеты,
Уже не кружащей нигде –
С пронзительным воем кометы
Сгоревшей на яркой звезде.
Апостолы
Вы – мое племя, сказал он,
Всюду я ныне один:
Крылья не плещут, и сонм
Духов не слышен, не зрим.
Все изменилось; отныне
Вы – мое войско, мой блеск,
Вы – мое слово стремнине,
Вы – откровенье небес.
Вы – не видны, не открыты,
Вы – на иконах вас нет,
Вы – необуто, несыто,
Горько глядящие вслед.
Вы – ни казны, ни нагайки,
Вы – ни мошны, ни меча,
Ни перекура, ни пайки;
Солнце на ваших плечах,
Скулы, избитые ветром,
Руки, уставшие красть…
Будьте как дети, как дети,
Будьте последняя власть.
К вам я ушел, и оставил
Весь легион бытия;
Имя мое угадали
Вы, и открылся вам я.
Только и сам я не знаю,
Кто я, зачем и куда.
Боги всегда предлагают,
Люди – решают всегда.
Постановляйте, святые;
Ваш я, и вы все – мои:
Только сосуды пустые
Гнева миров судии.
Подглядывающий
Сердце огромно в маленьком теле,
Сердце стучится, бьется.
Взрослое тело лежит на постели
И любви отдается.
О, любовь! Наблюдает дитятко
Все, что к нему приводит,
Из-за двери, привстав на цыпочках –
И невдомек, что входит
В этот момент в теснину плоти,
Чтобы цвести там розой…
А на листах бело-красных – вздохи
Нечитаемой прозой.
А на полу – второпях, с полдороги
Купленные мимозы.
Дитятко глаз не сводит строгих.
В пальчиках – сплошь занозы.
Сердце огромно, все заполняет
Оторопелым гневом:
Что вы там делаете? Пылает