Земля: Начало
Шрифт:
По бокам копошились помощники Лаврентия Павловича. Двое в одинаковых серых комбинезонах, с сосредоточенными лицами. Один из них ловко прикреплял к моим предплечьям маленькие круглые датчики. Другой возился у грудной клетки, подключая сенсоры, что, по их словам, будут отслеживать активность моего организма.
Я лежал спокойно, чувствуя, как гель постепенно закутывает меня, словно в кокон. Вся капсула, снаружи напоминающая скрещённую скорлупу металлического яйца, внутри была оборудована с пугающей функциональностью. Ни одной лишней детали, ни одной лишней линии.
—
Я только кивнул. Вскоре кто-то аккуратно вложил мне в рот лёгкую трубку, обрамлённую силиконовыми насадками, и плотно зафиксировал её ремешками к подбородку. Дышать стало легче, но мысль о том, что вот сейчас меня окончательно закроют в этом технологическом саркофаге, вызывала нервную дрожь где-то в подреберье.
“Оператор…” — эхом прокатилось в голове. Так они называли тех, кто погружался. Но почему-то это слово звучало куда более пугающе, чем "испытуемый" или "участник эксперимента".
Пока я подгонял себя к спокойствию, над головой начали мигать индикаторы. Через полупрозрачную стенку капсулы я увидел, как Лаврентий Павлович и его ассистенты обменялись короткими репликами. Их слова тонкими обрывками долетали до меня сквозь толщу геля.
Наконец, сам учёный склонился к пульту, и нажав несколько сенсорных клавиш, заговорил: — Александр как самочувствие? Слышите меня?
По инструкции я должен был подтвердить готовность. Правая рука медленно нашарила небольшую кнопку, встроенную в опору. Нажал.
Сквозь стекло я увидел, как Лаврентий Павлович поднял большой палец вверх. Улыбки на его лице не было, только холодная сосредоточенность.
Он отвернулся, сделал несколько пасов руками над панелью, и я почувствовал, как всё вокруг меняет плотность. Гель будто загустел ещё сильнее. Воздух стал тяжелее. Мир замедлился.
Первое ощущение было странным: словно падение, но без движения. Тело дрожало в слабых вибрациях, казалось что я одновременно растворяюсь и сжимаюсь в точку.
В голове мелькнула мысль, как последний проблеск разума перед провалом: "А что, если я проснусь уже в другом месте?"
В ушах хрустнуло — короткий, мерзкий треск.
И меня утянуло вниз, в темноту.
Глава 29
Тестовая работа с капсулой закончилась, а вместе с ней исчезло и то странное ощущение всевластия, которое до сих пор гудело где-то на границе сознания. Я снова оказался в выделенном мне жилом блоке — маленьком прямоугольном мирке, где стены за проведенные сутки уже стали привычными и родными.
Впечатления… Странные. Словно ты не просто подключаешься к сети и работаешь с машинами. А сливаешься с ней, становишься частью самого кода, который раньше казался чем-то далёким, холодным и беспристрастным. А теперь он был живым, податливым. На несколько мгновений охватывало ощущение, что я слышал и чувствовал его дыхание.
Мысль была инструментом. Мысль чувствовалась рукой.
Тянется, цепляется, перестраивает строки кода так же легко, как перетаскивать папки на рабочем столе. Дико? Безусловно.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь, прокручивая в голове воспоминания. Простейшие тестовые задания, которые ученые выдавали с таким энтузиазмом, показались детским конструктором. И совсем не вызывали сложностей.
Лаврентий Павлович подбрасывал всё новые "песочницы", а я как послушный ребёнок собирал эти миры из строк, переписывал алгоритмы и наблюдал, как они меняются в реальном времени на тестовых стендах, сопровождающих меня по “ту” сторону. Интересно, а насколько развиты технологии у пришельцев? Работают ли они со своими сетями так же?
О тех "ощущениях", о которых он говорил до эксперимента. Тут все прозаично и просто. Я совсем ничего не почувствовал. От этого наступало какое-то замешательство. Но, кажется, ученый был просто в восторге, и просто излучал уверенность в последующих испытаниях.
Он весь светился, когда мы выходили из зала. Даже пританцовывал, чертя носками по холодному полу замысловатые узоры, как будто хотел скрыть это глупое ликование. Видимо, каких-то успехов достичь удалось ещё с самого начала.
Но подробностей он пока мне не раскрыл, ссылаясь на то, что скоро я сам все узнаю.
Только снова упомянул те "объекты на орбите" — таинственные, как его улыбка, и столь же неуловимые для моего понимания. Помнится он сказал, что следующий раз будет особенным.
А сам этот следующий раз должен быть вот-вот, в ближайшее время. Иронично — в день моего рождения. Если бы кто-то несколько месяцев назад сказал мне, что главным подарком станут внеземные технологии, которые я смогу использовать для работы с какими-то странными системами… я бы рассмеялся и покрутил пальцем у виска, сразу выдавая оратору несколько номеров психотерапевтов.
Но теперь, как любитель техники со стажем, я мог бы назвать это лучшим подарком из всех возможных.
В этот "особенный" день осталась тень, которая никак не хотела отступать. Хоть меня сильно не ограничивали в движениях и перемещениях по их базе. Но Серёжу я так больше и не смог увидеть. Последний раз, вчера вечером, издалека наблюдал, как его увозят куда-то на медицинской каталке в сопровождении шести охранников и медицинского персонала.
Вообще мало кого видел за последние дни. Только Лаврентия Павловича и Артема Артемовича.
Коридоры в этой части жилых блоков были пустынными, а разговоры, если и случались, то были отрывочными, как короткие сны, которые невозможно вспомнить утром.
Наверное, я должен был испытывать раздражение или тревогу, но вместо этого внутри всё гудело какой-то тихой хандрой.
Будто в голове выключили свет, оставив лишь тусклое дежурное освещение.
После душа, когда вернулся в свой блок, меня ждал "праздничный" завтрак: пара тонких кусочков чёрного хлеба, безнадёжно зачерствевших по краям. Каша… что-то среднее между перловкой и чем-то близким к картону, но хотя бы она была горячей. Несколько сырников, упрямо теряющих форму. И чашка чая. Горячего и дымящегося. И, чёрт возьми, я был уверен, что сахара в нем нет совсем!