Земля наша велика и обильна...
Шрифт:
Собственно, наций не существовало в аграрном мире, где человек жил в своей деревне, пахал землю и пас скот, для него и соседняя деревня была уже другим миром. Но великие проекты потребовали притока масс народа в одно место, как, к примеру, строительство Петербурга, этим людям было страшно и одиноко, когда порвались все связи с их привычным миром, пришлось как-то уживаться с чужими людьми, и тогда обнаружилось, что и с ними есть нечто общее: язык, вера, песни…
Это общее скрепило узы и дало ощущение силы, братства, намного более могучее, чем родство с двумя десятками семей в родном селе. Принадлежность к нации
Дятлов долго крепился, наконец взял тарелку в одну руку, стакан с компотом в другую, приподнялся, поймал мой взгляд.
– Борис Борисович, можно к вам?
– Если не трусишь, – ответил я.
– Да ладно вам, – сказал он и торопливо перебежал к моему столу, сел напротив. – Все уже привыкли, что вы огорошиваете неожиданными поворотами.
– Боюсь, – сказал я, – этот поворот очень уж… крут. Многие слетят на зигзаге.
– Не слетят, – сказал он неуверенно.
– Или меня спихнут, – проговорил я и ощутил, что это случится вернее всего. Как-то уж укоренилось, что для русского националиста обязательно не только любить Россию, но и ненавидеть Америку, хотя в упор не вижу здесь связи. Но другие видят.
– Да, эти понятия как-то сцепились, – признался Дятлов.
– Поэтому вывод, – продолжил я, приводя в порядок мысли. – То, что одни люди сделали, другие могут отменить, разрушить или переделать. Русскому народу больше тысячи лет, а русской нации – едва двести… с хвостиком. Нет, даже без хвостика. Отменить ее будет труднее, чем «советскую общность», что пытались сделать новой нацией, но… нужно. Хотя не уверен, что труднее.
Дятлов смотрит ошалело, еще не врубился, да я и сам еще не до конца осознал, что именно рождается во мне, что на ходу стараюсь оформить, понять, облечь в понятные слова и фразы. Почему-то ощутил привкус горечи во рту, все-таки я сам принадлежу к этой нации, но я политик, а политик – это не только та грязная сторона, которую усилиями прессы видит простой человек, это прежде всего человек, воспринимающий мир реально, оценивающий его трезво, верно понимающий расстановку сил на мировой шахматной карте и делающий верные выводы в отличие от простого человека, что берется вершить и политику, и лечить СПИД, и учить писателей, как писать книги, а композиторов писать музыку.
Расстановка сил такова, что у России не то что мало шансов выбраться из этой ямы, они есть… есть даже неплохие шансы снова стать сверхдержавой. Это сейчас в России уныние, но стоит появиться энергичному лидеру, все переменится, наша земля в самом деле велика и обильна, нам ничего не надо ввозить в страну, как делает Япония, нам только приложить руки, пусть даже из-под палки, как в России совершались все великие деяния… потом забывается, как построен Петербург, как объединил Россию Иван Грозный, как Сталин получил разоренную аграрную страну и оставил ее сверхдержавой с ядерной бомбой.
Увы, сейчас не только ушло в прошлое противостояние идеологий, но уходит и противостояние наций. Можно бы еще потягаться, кто кого: русские или американцы, ведь при всей своей кажущейся мощи американцы очень уязвимы из-за своей политкорректности и прочих тупиковых ходов, а Россия, которая всегда готова пойти на гораздо большие
Я снова проскроллировал по мысленному экрану бесстрастные столбики статистических отчетов, нарочито отделив их от комментариев. Ничего не имею против китайцев или индийцев, ни в чем не уступают белым, в отличие от негров, которых зря силой тащили в университеты. Они и там предпочитали играть в бейсбол и петь рэп. Нет, индийцы и китайцы становились прекрасными учеными, проводили собственные исследования, раскрывали тайны материи, делали открытия.
Задержав дыхание, я попытался увильнуть от необходимости сказать неприятную истину, все же я человек… но в то же время я и политик, так что выдохнул и сказал как можно более ровным голосом:
– Знаешь, Игорь Николаевич, Запад есть Запад. Даже индийцы и китайцы только там успешно работали в университетах, научных центрах. То есть в христианском мире, которому по своей вере присущ анализ, поиск. Ни буддизм, ни конфуцианство, ни ислам, никакая другая вера не способствует развитию научной мысли. Напротив, все религии, кроме христианства, полностью отрицают научный поиск, научную мысль.
Дятлов сказал робким голосом:
– Но как же… в Китае крупнейшие фабрики компьютеров, еще раньше это в Японии… А японские автомобили, бытовая техника…
Я покачал головой.
– Да, выпускают эту продукцию и даже модернизируют иногда, совершенствуют в мелочах. Но ни в Японии, ни в Китае, ни в одной стране внехристианского мира не проводится фундаментальных исследований в области науки. Все, что там делают, это выпускают готовое. Созданное научной мыслью христианского мира. Почему? Не способны, как в случае с неграми? Нет, с мозгами все в порядке. Но там господствует где буддизм, где индуизм, где конфуцианство, а где и вовсе ислам.
– Ты считаешь…
– Да, – сказал я. – Считаю. Считаю, что если верх возьмет Китай, то современная цивилизация застынет не на века – на тысячелетия! И через сто тысяч лет у нас будут выпускаться все те же пентиумы, будем ездить на таких же автомобилях и даже одежда застынет, неподвластная моде. То же самое будет, если победит Индия или Арабский халифат. Сейчас они развиваются только за счет усилий Запада, за счет внедрения передовых технологий, к тому же внедряют их западные специалисты, и все эти китайские заводы, где выпускаются сверхсовременные компьютеры, – это на самом деле островки западной жизни, куда буддизм или конфуцианство не пропускают дальше проходной!
Он покачал головой.
– У тебя такое лицо…
– Что с ним?
– Не скажу, – ответил он. – Подойдешь к зеркалу – увидишь.
– Еще чего, – сказал я. – Я хоть и политик, но у меня чувствительное сердце. Еще брякнусь на бок!
– В самом деле можешь, – ответил он серьезно. – Господи, да у тебя и в глазах такое… такое…
Он запнулся, не в силах подобрать слово, я кивнул, но в зеркало смотреть все равно не стану. Во рту горечь, будто из печени выплеснулась желчь, в желудке печет каленым железом. Дятлов еще не догадывается, какая ужасная мысль зреет в моих извилинах. И если не задохнется под тяжестью текущих дел, скоро даст ужасный росток.