Земля неразгаданная. (Рассказы о том, как открывали и продолжают открывать нашу планету)
Шрифт:
Вскоре резкий, колючий, обжигающий холодом ветер „свалился“ на побережье залива и обрушился на нашу экспедиционную базу. Бора усиливалась на глазах. И вот уже порывы ветра достигли 40 метров в секунду. Дома дрожали и скрипели. Печные заслонки, пытаясь вырваться из своих мест, оглушительно хлопали и трещали, как пулемет. Стены домов подверглись невиданной бомбардировке мелкими камнями, взбрасываемыми ветром. При каждом ударе нам казалось, что сию минуту наше жилище рухнет. Через мельчайшие щели снежная пыль просачивалась внутрь помещений и откладывалась в виде сахарных
Выполняя свой научный долг, наблюдатели нашей экспедиции не пропускали метеорологические сроки и продолжали ходить (а иногда и ползать) на метеоплощадку, расположенную в ста метрах от дома. Для страховки отправлялись вдвоем. Как только человек выходил из дома, его глазам открывалась жуткая картина — кругом, словно падающая лавина, неслась с диким воем и свистом сплошная снежная стена…
Бора продолжалась сравнительно недолго — одни сутки. На следующее утро ветер затих… Непривычная, но очень приятная тишина, о которой старые поморы говорят: „Ушам больно“…»
Родственник боры — байкальский ветер сарма. Это «воздухопад» с прибрежного хребта. О его характере, наверное, лучше расскажут дневниковые записи журналиста Р. Аганесова:
«Байкал встает поздно. Декабрьский мороз не в силах справиться с яростью штормов, и только январь укрощает море: тогда видишь волны, схваченные на лету и коваными глыбами обрушенные на береговые камни, скалы, обитые ледяными масками, хаос торосов. Но и замерзший Байкал неспокоен. Его удары разламывают метровую толщу льда и образуют трещины. А когда их припорошит снегом — это смертельная ловушка.
Миновала неделя, как я пришел к пустому зимовью на берегу залива близ мыса Большой Колокольный. Вкусив прелести одиночества, четвертый день порываюсь пуститься в путь, но термометр упрямо показывает 29 градусов. В такую лють сидеть бы у воркующей печки! Но кончились запасы продовольствия.
Едва диск солнца скользнул над серым покровом, я покинул зимовье и, перевалив через прибрежную полосу торосов, вышел на чистый лед. Судя по карте, ближайший поселок в шестидесяти километрах, там можно отдохнуть и пополнить запасы. Снежные колючки обжигают лицо. Скользят подошвы унтов, и за спиной поскрипывают полозья санок.
Прижав к себе прибрежную полосу тайги, горный хребет еще кутается мглой, но на вершинах гор, на вздыбленных береговых утесах уже мечутся отражения пламенеющего дня. Лед… Лед…
Слепящее солнце висит над грядой Баргузинского хребта, очерчивающего противоположный берег. Выгнутое небо стынет в напряженном оцепенении. Казалось, все замерзло, и только над горным хребтом вытягиваются завихренные полосы облаков наподобие щенячьих хвостиков. Тогда я не знал, что эти „хвостики“ — предвестники сармы — горного ветра, среди прочих байкальских ветров самого страшного.
Я спохватился, когда поземка, швыряя в лицо горсти снега, с воем закручивала белые столбы. Сквозь метущуюся завесу едва проглядывал горный хребет, но прибиться к берегу мешали торосы.
Круче заходил ветер, лавины снега
Я рванулся к торосам, но тут в реве ветра послышался голос Айвора. Собаку может унести! Цепляясь за глыбы, я двинулся вперед. У вздыбленной козырьком льдины Айвор лежал на снегу и, оглядываясь на меня, отрывисто лаял. Я зло ткнул его багром, но, скаля клыки, он упирался и не шел. В чем дело? В бушующей завесе снежной мглы луч фонарика выхватил впереди бугор ноздреватого льда. Я ударил багром, лед обрушился, обнажив черный плеск. Скользнув по краю, обломок багра исчез. Нерпичья пропарина! И мне показалось, что лед под ногами пошел вниз. Я рванулся назад, упал, выпустил лямку саней, и ветер поволок меня.
Только на снежном островке удалось вгрызться в лед ножом. Мимо протащились санки и упирающаяся собака. В прыжок к ним вложил остаток сил. А потом по-пластунски, опираясь на нож, пополз к торосам. И когда ввалился в ледяную расщелину, то почувствовал, что больше не двинусь с места.
Не спать, только не спать! Санки привязаны за ногу. Холод шарит за голенищами унтов, скрючивает пальцы в рукавицах. Крепче прижимаю к себе собаку…
Когда резко оборвался вой ветра и звезды неожиданно опрокинулись надо мной, я вылез из укрытия, конечно, не помышляя о продолжении пути. Нужен был огонь. Деревянные части ружья, настил санок, бумага — все пошло в огонь, успевший вскипятить котелок крепкого чая…
Впоследствии мне приходилось слышать много рассказов о коварстве сармы, чинящей много бед рыбакам на подледном лове, охотникам-нерповщикам. Летом она опрокидывает в море катера, в щепы разносит лодки, вытащенные на берег. Трудно предугадать ее появление, и осторожные байкальские катера ходят морем, как выражаются рыбаки, с мыса на мыс.
С первыми бликами рассвета я двинулся в путь и только к вечеру в торосах отыскал проход. Я подошел к берегу, обогнул каменистый мыс и втащился в бухту. В глубине ее, в полоске набежавшей на берег тайги, плескался огонек зимовья».
Заметим: энергия ветра — один из богатейших и неисчерпаемых источников энергии на планете. По расчетам ученых, она превосходит энергию годового потребления каменного угля в тысячи раз.
Есть на Земле и совсем ветреные места. В Антарктике, на Земле Виктории, как уже говорилось, круглый год нет покоя. За долгие дни ветер делает передышку на час-два и затем принимается дуть с новой силой. Недаром этот район получил название полюса ветров. Средняя годовая скорость ветра достигает 20 метров в секунду. В отдельные дни наблюдатели отмечали порывы ветра до 80 метров в секунду и выше.