Земля несбывшихся надежд
Шрифт:
Прошло еще несколько дней, и когда его снова повели на допрос, два солдата все время спрашивали его о каком-то коммунисте, о котором он ничего не слышал. Пенг… Тонг… — эти слова звучали как в тумане.
— Я не знаю этих людей.
Его ударили по лицу.
— Это один человек, — поправил один из солдат. — Не пытайся провести нас.
— Да, его! Его, а не их! — кричал от боли отец.
— Ты отрицаешь, что он убежал в вашу деревню?
— Может, и убежал, но он не приходил ко мне.
— Тогда к кому он пошел?
— Я не знаю.
— А ты попробуй угадать… Ты же знаешь, кого мы ищем.
Эти вопросы продолжались и продолжались без конца.
Солдаты думали, что мой отец предоставил убежище коммунисту, которого они искали,
— Признавайся! — кричал голос где-то рядом.
Этот голос отдавался взрывом в голове, оглушая отца. Крича от боли, он перебирал всевозможные ответы, но они не удовлетворяли солдат. Каким-то невинным на первый взгляд деревянным приспособлением они стали вырывать куски плоти у отца между пальцев. От невыносимой боли он тут же потерял сознание. Они вылили на него ведро холодной воды. Когда он пришел в себя, они вырвали у него ноготь. Им нравилась жестокость. Розовый ноготь отделился от пальца, забрызгав окружающих кровью и кусками плоти. Они вырвали ноготь настолько быстро, что отцу потребовалось даже несколько секунд, чтобы понять, что с ним происходит. Округлившимися от ужаса глазами он смотрел на свой кровоточащий палец. Да, он не слишком быстро думал и не понимал, что с ним происходит. Это какая-то шутка? Или это все в действительности происходит с ним?
Двое солдат презрительно улыбались, глядя на большое тупое животное, валявшееся на полу. Медленно вспышка боли начала затухать. Отец сделал глубокий вдох и набрался храбрости посмотреть на изуродованный палец. Рана выглядела намного хуже, чем он мог ожидать. Но боль уже была терпимой. Он посмотрел на грубые загорелые лица солдат.
— Боль уже почти прошла? — спросил тот, что стоял ближе к нему. А потом схватил за руку и опустил ее в сосуд с соленой водой.
Отец закричал, как сумасшедший. Подобной боли он никогда не испытывал. Боль молнией пронзила руку и огнем разошлась по всему телу.
— Я не знаю его! Я не знаю этого человека! О Господи, я клянусь, я его не знаю! О Ганеша, защити меня, пожалуйста! Забери меня отсюда! Забери…
Отец потерял сознание, а когда пришел в себя, его по коридору тащили два малайских мальчика. Как сквозь туман, он увидел, как еще двое мальчиков также кого-то тянут под руки по коридору. Они вели китаянку, раздетую до пояса. Даже в тускло освещенном коридоре было видно, что у нее белое как мел лицо. Отец просто смотрел по сторонам, не в силах даже пошевелить рукой или ногой. Неожиданно он понял, что он видит. Женщина оставляла за собой кровавые следы. Кровь стекала по внутренней поверхности ног и капала на пол. Сначала он подумал, что это последствия пыток, но потом понял, что у нее просто менструация. Его очень удивило ее состояние, а эта кровь испугала его больше, чем его собственная.
— О нет, нет, нет, что они с тобой сделали, — расплакался он так, как если бы она была членом нашей семьи. Но, не обращая внимания на его грустные возгласы, она с пустым лицом прошла мимо как робот или живой мертвец и направилась к двери, за которой ее ждал человек в маске.
Отца бросили обратно на холодный пол камеры, оставив наедине с болью, кувшином с соленой водой и крысой. Он сел в угол, подобрав под себя ноги, — разбитый и униженный. В голове у него все звенело, а перед глазами плыли круги. В конце концов, он начал понимать, почему у трупов, расставленных по городу, были черные пальцы. К вечеру солнце обжигало обнаженную плоть ран, и они чернели.
Отец проснулся с криком. Палец горел огнем. Он с трудом узнал свой собственный голос. Кто-то кусал его палец. Это была крыса. Отец резко отдернул руку. Боль вспыхнула с новой силой, но крыса была настолько голодна, что не стала выпускать добычу из зубов. Отец начал истерично бить рукой о бетонный пол, пока не освободил руку. Снова раздался скрежет когтей об пол — крыса убежала восвояси. Кровь бешено пульсировала. Отец тихонько заплакал. В камере воняло его собственной мочой.
Дни проходили один за другим.
Однажды дверь камеры снова открылась, и его повели в комнату, где он впервые встретился с маской и настоящим злом, которое скрывалось за ней.
Кувшин воды уже ждал его. При виде кувшина у отца подкосились ноги от ужаса, и он инстинктивно закрыл рот руками. Губы потрескались настолько сильно, что из них все время сочилась кровь. Каждое движение губ вызывало сильную боль. Отец вздрогнул всем своим телом.
Человек в халате вошел в комнату, подошел к столу, налил стакан воды и протянул его моему отцу.
Маска была настоящим произведением искусства. Теперь она казалась отцу хорошим старым знакомым. Может быть, он начал сходить с ума? Маска теперь казалась просто прекрасной. Отец отрицательно покачал головой, хотя и знал, что эти глаза не приемлют жалости.
— Пожалуйста, больше не нужно, — пробормотал он непослушными губами, которые снова начали кровоточить. Или все это происходит только в его воображении? Как могло случиться так, что маска стала выглядеть разочарованной?
— Императорская армия больше не нуждается в ваших услугах, — произнесла знакомая маска и сделала глоток воды. — Ты умрешь до рассвета, — тихо произнес мучитель в маске и вышел.
Вода, наверное, была несоленой. Мой отец попытался ухватиться за кувшин, но два солдата стали бить его прикладами винтовок.
Позже этой же ночью четверо солдат повели десятерых узников к грузовику. Громкая классическая музыка наполняла прохладный ночной воздух. Мой отец не сомневался, что эту прекрасную музыку ставит человек с кожей ящерицы, — ведь он был ценителем прекрасного. Можно с уверенностью сказать, что он превратил свою жестокость в настоящее искусство. Узники залезали в грузовик один за другим. У всех были окровавленные потрескавшиеся губы и осунувшиеся, посеревшие от недостатка воды лица, руки дрожали, а в глазах был ужас. Грузовик с избитыми людьми уезжал прочь от красивого дома с крысами, хозяином в маске, практикующим изысканную жестокость, и безмолвными малайскими мальчиками, которые появлялись и исчезали, как привидения. Наш сосед, водитель грузовика, сидел рядом с моим отцом, просто сидел и смотрел в никуда. Грузовик привез пленников в джунгли и остановился на опушке. Люди посмотрели друг на друга с новым страхом в глазах. В воздухе витал запах разлагающихся трупов.
Солдаты приказали вылезти из кузова, раздали лопаты в дрожащие руки и приказали им не копать, а закапывать длинную глубокую яму. Яма была глубокой и настолько черной, что люди не могли разглядеть в ней ни искаженных ужасом лиц, ни изъеденную червями человеческую плоть. Но запах чувствовали все. Запах гниющего человеческого тела.
Отец осмотрелся. Свет от фар грузовика вызывал отчаяние. Запах трупов, ужасные мысли, молитвы, которые шептали едва ли не все… и приступы истерического смеха. В тот момент эти люди чувствовали в затылок холодное дыхание смерти. Они забросали яму. Потом их заставили копать другую яму, такой же длины и ширины, как та, которую им только что пришлось забрасывать землей. В свете фар было видно, что рядышком есть еще несколько участков земли, такой же длины и ширины, закиданных свежей землей. Надеяться больше было не на что. Два часа или даже больше они копали. Больше всего на свете той ночью они боялись услышать слова: «Хватит. Этого будет достаточно».