Земля Обетованная

Сэйки Маркус

Из динамика послышался женский голос:

– …случается. И не так уж все плохо.

– Мне больно, – жалобно протянул детский голосок.

– Я же предупреждала тебя: будь с ним осторожен. От него сплошные неприятности. Ему ни в чем нельзя доверять.

Явственно прозвучало детское всхлипывание.

– Все смеялись надо мной. Почему они смеялись? Я думал, они мои друзья.

Женщина, несомненно, была одной из тех, кто выскочил на игровую площадку разнимать драку.

– И я сама видела, как они смеются над тобой. Смеются и тыкают пальцами. Разве друзья так поступают?

– Нет. – Голос мальчика сорвался от отчаяния.

– Правильно.

Верить им нельзя. Я твой друг. – Голос женщины стал сладко-елейным. – Но все уже хорошо, малыш. Я буду тебя защищать.

– У меня голова болит.

– Знаю, малыш. Дать тебе обезболивающее?

– Да.

– Хорошо. Тебе скоро станет лучше. Вот, глотай.

Норридж нажал на клавишу, и динамики настольного терминала умолкли.

– Слышали?

– Так у вас повсюду жучки?

– Сначала мы использовали жучки, но помещений в академии слишком много, кроме того, есть еще игровые площадки, скверы… Все пространство охватить никак не удавалось. И тогда мы придумали способ получше. – Норридж сделал паузу, на губах его заиграла плохо скрываемая улыбка довольства.

– Так вы внедрили жучки… – медленно произнес Купер, – в детей.

Директор просиял:

– Сразу видно, что вы отличный агент. Именно. Когда к нам прибывает новый воспитанник, он или она непременно подвергается медицинскому осмотру. Новобранцу делают прививки от гепатита, ветрянки и тому подобного. Также ему вкалываются биометрические имплантаты. Они замеряют его физиологические показатели: температуру, уровень красных и белых телец в крови и так далее. Они же передают все, что слышно вокруг, на приемные устройства, расположенные по всей школе. Эти биометрические имплантаты, скажу я вам, настоящее чудо техники. Изготовлены с использованием самых передовых нанотехнологий. Элементами питания для них служат биологические процессы в организмах самих детей.

У Купера голова пошла кругом. По роду своей служебной деятельности контактов с академиями он не имел, хотя до него и доходило немало слухов о них, но он не слишком этим слухам доверял. Ведь и о подразделении, где он работал, Службе справедливости, тоже судачили немало.

Впрочем, некоторое понимание того, что здесь творится, пришло к нему, уже когда он проезжал мимо группы протестующих на дороге при въезде в академию. Демонстранты повсеместно стали частью ежедневной жизни, этакими атрибутами городского ландшафта, на которые мало кто обращает внимание. Однако здесь протестующие разительно отличались от тех, каких обычно видел Купер.

Всегда кто-нибудь чем-нибудь да недоволен. Но кого это волнует?

Возможно, отличие этой демонстрации от других состояло в количестве задействованных здесь полицейских сил. А возможно, разница была еще и в том, что полицейские арестовывали людей, а не, как это случалось повсеместно, оттесняли. Хотя, скорее всего, дело было в самих протестующих, которые выглядели как вполне здравомыслящие люди в благопристойной одежде, а не какие-нибудь радикалы с бритыми затылками.

Особое внимание Купера привлекла женщина с блеклыми распущенными волосами. Она выглядела так, словно совсем недавно была очень симпатичной и привлекательной, но затем ее будто закутали в саван, а печаль сгорбила плечи и сдавила грудь. В руках женщина держала плакат: два бумажных листа, скрепленные вместе на деревянной ручке. На плакате – фотография смеющегося мальчика с такими же, как у женщины, скулами, а ниже маркером аккуратно выведено: «Меня лишили сына».

К женщине приблизились два полицейских,

и та, взглянув через лобовое стекло автомобиля Куперу в глаза, едва заметно, на дюйм всего лишь, приподняла плакат. В жесте ее не было вызова – только немая мольба…

– Как зовут того парня?

– Извините, не понял.

– Того паренька, которого избили. Как его имя?

– Воспитанники в основном известны мне по номерам, но сейчас взгляну… – Норридж застучал клавишами компьютера. – Его зовут Уильям Смит.

– Еще один Смит. Именно в связи с делом Джона Смита я здесь и нахожусь.

– Здесь много Джонов Смитов.

– Вам прекрасно известно, о каком именно Смите идет речь.

– Да, известно. – Кашлянув, Норридж отвел было взгляд, но через секунду вновь уставился на Купера. – Мы подумывали отказаться от этого имени, но тогда бы победу одержали террористы. В любом случае, уверяю вас, не существует ни малейшей связи между нашими Смитами и тем, за которым охотитесь вы. Всем вновь прибывшим в академию мы даем новые имена. Каждый мальчик здесь становится Томасом, Джоном, Майклом или Уильямом; каждая девочка – Мэри, Патришей, Линдой, Барбарой или Элизабет. Смена имен является частью воспитательного процесса. Попав в академию, ребенок остается здесь до самого выпуска в восемнадцатилетнем возрасте. И мы абсолютно точно уверены, что чем меньше их связывает с прошлым, тем лучше.

– С прошлым? Вы имеете в виду – с их родителями? С их семьей и их домом?

– Понимаю, что со стороны наша политика выглядит несколько непривычной, но поверьте профессионалу: все, что мы здесь делаем, основывается на безупречной логике. Давая новые, стандартные имена, мы демонстрируем детям, сколь ничтожна до окончания академии их ценность для общества. Затем они вольны, если вдруг появится такое желание, вновь обрести первоначальные имена и даже вернуться в свои прежние семьи. Но, уверен, вы будете удивлены, узнав, сколь мизерный процент из наших воспитанников поступает подобным образом.

– Но почему?

– За время обучения в академии они приобретают абсолютно новые личности, и эти новые личности им нравятся.

– Нет, – возразил Купер, – я спрашиваю вас вовсе не об этом. Я спрашиваю: почему вы поступаете с ними таким образом? Я всегда полагал, что задача академии состоит в том, чтобы с помощью тренировок развивать их врожденный дар.

Директор откинулся на спинку кресла и привычным движением коснулся кончиками пальцев левой руки кончиков пальцев правой. Любой узрел бы в нем сейчас спокойную уверенность, но Купер увидел и нечто большее. В том, как Норридж легко восстановил контакт глазами с Купером, читалась надменность. Та же надменность ощущалась и в монотонности его речи.

– Я полагал, что агенту Департамента анализа и регулирования известны прописные истины.

– Я из Службы справедливости.

– Тем не менее, чтобы получить столь очевидные ответы, не было ни малейшей необходимости проделывать столь длинное путешествие.

– Тем не менее я счел за лучшее увидеть все собственными глазами.

– А почему вы, агент Купер, не прошли курс обучения в академии?

Внезапное изменение темы разговора не стало для Купера сюрпризом – видя изгиб губ директора и морщинки в углах его глаз, он догадывался о чем-то подобном, – но сам вопрос поставил его в тупик. Он никогда не говорил директору, что обладает даром, и тем более не говорил, что у него первый уровень. Похоже, директор догадался обо всем сам или, что более вероятно, заблаговременно навел справки.