Земля предков
Шрифт:
«Плохая идея! Очень плохая!» – сигнализировало мое сознание. Но мозг его не слышал. Мозгу было хорошо.
К счастью, Задорей был настроен серьезно и убивать меня столь примитивно ему было обидно. Как выяснилось позже, была у него собственная идея о том, как именно я должен умереть. Заковыристая и крайне неприятная. Для меня.
Задорей не торопился. Уже светало, а мы все еще стояли у берега. Кайф из моей головы выветрился. Осталась боль в затылке, боль в глазах, боль везде, а также жажда и привкус
Соратник Задорея, прыщавый юнец с пушком на подбородке и боевым топориком, заткнутым за серебряный пояс, определяющим его как отрока из княжьей дружины, то есть, по-нашему, – дренга, решил проявить сочувствие. Напоил меня забортной водичкой. Спасибо, друг! Когда придет пора распределять подарки, я тебя небольно зарежу.
Вернулся Шмыга. Вот кого, оказывается, мы ждали.
На свету подручный Задорея оказался таким же безусым отроком лет пятнадцати с виду, как и прыщавый. Но кость хорошая и предплечья накачанные. Значит, тренировками с оружием не пренебрегает. По тому, как он легко перемахнул через борт лодки (даже не закачалась), становилось понятно: с координацией и вестибулярным аппаратом у паренька проблем нет. Пожалуй, я мог бы вырастить из него что-нибудь путное. Сделать при оказии парню предложение? Моя свобода в обмен на место в нашем хирде?
Не годится. Пацан с виду правильный. Значит, откажется. А если верности в нем нет, зачем нужен такой брат по палубе? Ох, не о том я сейчас думаю. Хотя что я могу сделать по факту, связанный по рукам и ногам? За борт выброситься? Так достанут же.
Толчок – и мы отправились в путь. Отроки – на веслах, Задорей – у руля, а я – в исподнем, между скамейками.
Нет, надо что-то делать. И если нет возможности защитить себя руками, попробуем действовать головой. Которая болит, собака, как после хорошего удара дубинкой.
Кое-как извернувшись, я принял сидячее положение. Оглядел всех мутным взором, подождал малость, пока боль уймется, а в глазах прояснится… И демонически захохотал.
Отроки прекратили грести, уставились на меня с опаской.
– Он умом двинулся? – осторожно поинтересовался Шмыга у своего косичкоусого лидера.
– Умом двинулись вы! – заявил я. – Украсть человека князя Рюрика! Да лучше вам друг другу кишки выпустить и на тех кишках повеситься!
– А он точно нурман? – усомнился прыщавый. – Ишь как по-нашему шпарит…
– Нурман, не сомневайся! – влез косичкоусый. – Самая что ни на есть нурманская гадина, ешь его опарыш! Вожак ихний! Людоед!
– Может, и людоед, – не стал я оспаривать слова Задорея, заметив, что храбрости молодым его слова не прибавили. – А вот вы скоро дерьмо будете жрать. Из собственного брюха. Ложками! Ну-ка развернули лодку и живо в Ладогу! Тогда, клянусь Одином, я забуду о вашей глупости. Возьму полгривны за обиду и отпущу восвояси!
Отроки пришли в еще большее смущение, но их вождь, как и следовало ожидать,
– Слушайте его больше! – рявкнул он. – Когда нурман клянется Одином, точно обманет. Один у них – бог лжи!
Ишь ты, какой информированный.
– За такие слова, собака, тебя следует в котле сварить, язык предварительно вырвав, – в лучших традициях Севера ответил я. – Но ты невежественен и туп, потому я возьму с тебя еще полгривны, и ты сохранишь жизнь. Свою и этих молодых. Я даже не скажу никому о том, что ты опозорил себя женским колдовством.
Не понял, зараза, хотя по северным понятиям ему только что было нанесено оскорбление, куда более страшное, чем слово «собака».
– Глупо с твоей стороны было оставлять труп колдуньи, – отечески произнес я, устраиваясь поудобнее, что, признаться, было непросто – со связанными-то конечностями. – Теперь мой конунг сразу догадается, что взяли меня с помощью женского колдовства. Ты сам сообщил ему об этом. И кого в этом винить, тоже понятно. Очень скоро хирдманы моего конунга придут в гости к твоему Водимиру и освободят меня. А уж твоя судьба и судьба этих молодых, – я покачал головой. – О том, как долго и интересно вы умирали, скальды сочинят отличную историю.
Теперь парни точно были готовы наложить в штаны.
А вот их лидера я недооценил.
У Задорея был план. И непростой.
Косичкоусый не собирался везти меня в резиденцию своего князя. Более того, сам он тоже не собирался туда ехать.
– Наглый нурман считает нас совсем глупыми, – усмехнулся он. – Думает: это наш князь хочет его жизни. Много чести для тебя, нурман, чтоб князь Водимир беспокоился из-за какого-то хирдмана! Это я, я хочу тебя наказать! – объявил он с таким чванливым видом, будто взял меня в честном бою.
– Ты? Наказать меня? – Я изобразил крайнюю степень презрения. – Ты и бабу наказать не сможешь. Разве что зарезать подло. Вот это твое. Тут ты славу немалую стяжал. И не Задореем тебя звать следует, и даже не Голожопым, как прозвали тебя в Ладоге, а Бабобойцем. И не стыдно вам, отроки, за таким идти? Ужель нет у вашего князя добрых воев, только Бабобойцы Голожопые? Хотя что тут говорить: каков князь, таковы и вои. Всей дружиной – на одного. Это по-вашему. Бабы вы все! Я с пустыми руками вас троих к предкам отправлю раньше, чем Бабобоец свинью уестествит. Что скажешь, Бабобоец? Вы втроем, с железом – против меня в одном исподнем?
Я откровенно шел на конфликт. Пусть только развяжут. Драться с ними я не собирался. Дурман, гулявший в моей крови, губил рефлексы, скорость и координацию, кисти рук, если их развязать, будут минут пять отходить… В таком состоянии драться даже с одним косичкоусым – чистое самоубийство. Так что заботься он о своем рейтинге среди молодежи, непременно принял бы вызов. Я б на его месте точно принял…
А уж пацаны точно не против. У них на рожах было написано желание порубить меня на неравные части.