Земля родная
Шрифт:
Сережка покраснел. Санька торжествовал. Теперь Сережка в его руках, значит, можно надеяться, что он не будет портить Санькиного настроения постоянными насмешками на счет Вали Бояршиновой.
— Что же ты молчишь?
— А ну тебя к богу!
— Бог тут ни при чем. Перестань краснеть.
— А я и не краснею.
— Я вижу. Пока не ослеп. Мой дружеский совет — будь осторожнее. Если только узнает Зот Филиппович, перепадет тебе!
Запираться не было смысла, и Сережа попросил:
— Ты не очень-то того…
— Молчу. Кроме меня, никто не знает.
— Честное слово — никто?
— Оторви мне голову, если не так!
Разговор опять пошел о комнате. Санька признался:
— Надоело мне жить у этого кулака Черепанова.
— А мне очень хорошо у Панковых. Только, знаешь, надоело в иждивенцах ходить. У них без меня ребятни полная изба. Комната — это здорово. Главное, самостоятельность, и никто не будет задавать лишних вопросов, когда придешь поздно…
Дают комнату!.. Это значит, что Сережку Трубникова признали за настоящего рабочего, нужного заводу.
Санька перед началом работы сказал бригаде насчет особой стали, которую сегодня будет варить Панков. Ребята зашумели:
— Не подведем сталеваров!
— Даешь сталь Ленинграду!
Красилов появился в самый разгар этого шума. Постоял и удовлетворенно констатировал:
— Мне тут говорить нечего.
К мартеновскому цеху было приковано внимание всего завода. Он выполнял важный государственный заказ: варил сталь для тракторостроителей далекого ленинградского завода. На поля молодых колхозов выйдут отечественные тракторы. Ответственные детали машин будут сделаны из златоустовской стали.
С утра в тесной конторке мартеновского цеха дежурили или директор, или главный инженер.
Даже такой маленький подсобный цех, каким был шихтарник, имел теперь государственное значение. Красилов придирчиво осматривал каждую мульду, покручивал пикообразные усы и каждый раз говорил своим тоненьким голосом одно и то же:
— Та-ак! Порядок.
Несколько раз заглядывала Валя Бояршинова. Она не могла усидеть в конторке. Шутка сказать: Москва следит за этой сталью.
Ребята хотели отказаться от обеденного перерыва, но Красилов сказал строго:
— Это не полагается. Закон запрещает. Наверстаете.
Когда он ушел, Валя позвала к себе Сережку.
— Хотела тебе одно важное дело поручить…
— Что за дело?
— А дело в том, товарищ Трубников, что мы к Октябрьским праздникам решили подготовить очень важное мероприятие — концерт самодеятельности мартеновского цеха. Завком купил для нашего красного уголка баян. Баянист есть — Андрей Панков. Надо сколотить хоровой кружок. Вот мы и поручаем это тебе.
— Видишь ли, Валя, у меня огромный недостаток — нет организаторских способностей.
— А мы раз-другой хорошенько подкрутим на заседаниях — и они сразу найдутся.
— Я не уважаю, когда подкручивают.
— Будешь
— А кого имеете в виду?
— Ну, Надю Красилову, например.
Больших трудов стоило Сережке сохранить спокойствие.
— Она из другого цеха. Не согласится.
— А мы очень-очень попросим. Через отца начнем действовать, а лучше всего — через тебя. Пойдешь как-нибудь провожать ее, вот между делом и уговоришь.
— Я? Провожать? — изумился Сережка. — Не умею. Не специалист.
— Ну ты мне не вкручивай! Я сама вчера видела.
Сережкины глаза округлились. Придя в себя, он помахал пальцем.
— Ясно! Все ясно, голубчики! Санька твой мне такую песню пел: дескать, ходил по комсомольским делам, задержался малость и видел меня с одной гражданкой. Теперь понятно, какие это комсомольские дела. У-у, черти скрытные!
Валя смутилась.
— Что ты кричишь на весь цех? — зашептала она. — Я не глухая. Ну, допустим, провожал меня… Ну и что из этого?
— Ладно. Молчу. Но только при одном условии: чтобы и вы с Санькой крепко молчали. А то такой звон подыму!..
Валя приложила палец к губам и опять-таки шепотом сказала:
— Будем молчать!
— А насчет самодеятельности — согласен. Берусь. Мы такое дело раздуем — всем цехам завидно станет!
— А Надю пригласишь?
— Да не удобно как-то…
— Пригласи. Постарайся. Ведь для всего цеха. У нее голос хороший.
— Слыхали, — усмехнулся Сережка. — Попробую. Тогда у меня к тебе тоже есть маленькая просьба. Коллективная. Мы с Санькой Брагиным приглашаем осмотреть нашу комнатенку в новом доме.
— С ума сошел! Сразу все узнают.
— Беру приглашение обратно. А затем — до свиданья, товарищ Бояршинова.
Подойдя к Саньке, ткнул себя в грудь указательным пальцем и четко отрапортовал:
— Так что разрешите представиться, товарищ бригадир. Новоиспеченный руководитель хорового кружка мартеновского цеха, заслуженный укротитель всех зверей, Сергей Трубников! — и шепотом в самое Санькино ухо: — Между прочим, совершенно точно узнал, по каким таким комсомольским делам ты вчера шатался: провожал Валю Бояршинову. Сведения совершенно точные: Валя сказала. Приглашал Валю на наше новоселье. Она сказала: я с ума сошел.
— Правильно сказала! — улыбнулся Санька. — Десять минут осталось до конца перерыва. Может быть, за мульды возьмемся.
— Командуй.
— Тут командовать нельзя. Еще Красилов выругает.
Поглядывая в сторону конторки, они пошли нагружать мульды. Это послужило сигналом: всех как ветром сдуло с мест. Шихтарник наполнился звоном и грохотом. В дверях появился сердитый Зот Филиппович, глянул на часы и что-то закричал. А потом махнул рукой: ну что-поделаешь с этим народом!