Земля Сахария
Шрифт:
Дарио приходил в себя. Конец мечтаньям. Огромные корабли, шлюпки, шпаги, молитвы и четки расплывались в тумане… здесь, на земле, реал или пять сентаво гораздо важнее, чем истории о ковбоях или мультфильмы про утенка Дональда. На углу находился китайский ресторан, погребок, где отпускали обеды на дом, там давали рис и бобы, но все это стоило денег, за все надо было платить, пять сентаво или реал, платить деньгами. Или своим телом, как Каридад. Она жила с хозяином ресторана и каждую неделю получала много пакетов с продуктами на всю семью. И Каридад рассказывала: Ли очень добрый, но только он — китаец, можешь себе представить, а крестная мать Дарио отвечала: это неважно, надо о будущем подумать, Каридад просто повезло, вовсе не так легко найти китайца, который согласен снимать для тебя комнату. Каридад все же не сразу решилась. Однажды Ли заболел и попал
И Дарио спрашивал на занятиях по закону божьему, когда же наконец бог, великий и всемогущий, накажет злых. Кармен, учительница, усмехалась и рассказывала о Страшном суде, о том, что Христос сказал — легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное. Дарио думал: нет, никогда, верблюды такие большие, у некоторых даже два горба, а игольное ушко — крошечное, крестная мать всегда зовет Дарио, когда надо вдеть нитку — он видит лучше всех, и, значит, это несчастье — быть богатым. Потом учительница раздавала медовые карамельки из картонной коробки и говорила, чтоб не забыли прийти к мессе; дети должны ходить к мессе каждую субботу, там им дадут пару карамелек и картинку в два цвета — святая дева Мария, зачавшая непорочно, стоит босиком на свернувшемся спиралью змие или летит в клубящихся облаках, как Матиас Перес, все выше, выше, прямо в небо, словно прекрасный воздушный шар. Несмотря на все это, ни один из школьников не являлся в церковь; никто не хотел петь в хоре, которым с таким вдохновением дирижировал брат Мариано. Голос у брата Мариано был тонкий, глаза точно у дохлой рыбы; а старик Исидро, глухой как стена, колотил по клавишам органа, извлекая грохочущее: «Господь наш иже еси на небеси, да святится имя твое, а-а-а-минь».
В церкви Дарио становился на колени на лиловую скамеечку, весь дрожа от страха перед божественным правосудием, следившим за каждым его шагом. Да еще ангел-хранитель глядит на тебя всякий раз, когда переходишь улицу. Мальчик представлял себе страшные адские муки, которые он, конечно же, заслужил за свои смертные грехи: вот Дарио горит на адском огне (искры так и летят), его поджаривают в кипящем масле, а жуткие черти скачут от радости и распевают, покачиваясь, как эстрадные певцы:
Оливковое масло так нежно и прекрасно,
Оливковое масло на сковородку лей.
Оливковое масло так нежно и прекрасно.
Оливкового масла не жалей!
А проклятый Люцифер, сатана, ходит по кругу, как лев, и рычит — ищет, кого бы сожрать. Люцифер — великий грешник и гордец, но его победил святой архангел Михаил, начальник небесной полиции. И вот Люцифер как подденет Дарио на свои страшные вилы, Дарио так и останется на вилах навсегда. Навеки, навеки, навеки, и не спастись ни за что…
Ребятишки вместо мессы удирали всей ватагой на мол, тут же у степы сбрасывали с себя одежду, кидались в море и плавали возле обросших водорослями скал, в радужных пятнах бензина, среди обломков ящиков. Они веселились от души, не хуже членов Балтиморского яхт-клуба, зорко следя, не виднеются ли где плавники акул — голодные, опасные хищники появлялись иногда в бухте, — до тех пор пока какой-нибудь любопытный прохожий, решив поразвлечься, не бросал в воду несколько монет. Тогда мальчики, задержав дыхание, с открытыми глазами погружались в глубокие подводные ямы, мечтая об ананасном и апельсиновом дурофрио[4] или об анисовой воде со льдом, которая так хорошо утоляет жажду в эти горячие летние деньки. А иногда в воскресенье составлялась команда, и все отправлялись с утра в Арепаль. Играли всерьез, со строгим соблюдением
Вечерами Дарио надевал свое синее пальто, застегивал только что пришитую пуговицу и отправлялся с визитом к Кармен — учительнице. Она была молода, набожна, грустна и одинока. С ней жили мать, сестра, славившаяся тонким воспитанием и работавшая в магазине фирмы «Сирз», а также белая лохматая собачка по имени Ней. Квартира учительницы находилась на улице Лампарилья, напротив кино «Сервантес». Дарио звонил в наружную дверь, и сверху кидали ключ. Мальчик ловил ключ и поднимался по лестнице к дверям, на которых была прибита металлическая табличка: «С богом — все, без бога — ничто». Кармен приглашала к себе лучших учеников, готовила для них желе и самодельное мороженое. Любимчики, вроде Дарио, оставались иногда ужинать. Учительница повторяла с ними уроки, читала отрывки из священной истории и, подобно Авельянеде, из «Паломницы»:
Прощай, моя родина, край мой любимый!
Судьба меня гонит. Вдали на чужбине
Одно только светлое имя твое
И слух мой ласкает, и сил придает.
Кармен рассказывала о Мариане Грахалес, матери братьев Масео. Говорила и о чуде святого Хуана Босха в Италии, о благословениях папы Пия XII, о святой Рите де Касиа, заступнице тех, кому нет прощения, алтарь ее всегда усыпан розами. Но мальчикам скоро надоедали молитвы, чудеса и священная история; они выбегали на балкон, играли с собакой, дрались, и Кармен призывала их к порядку. Бедная старая дева, сама невинная, как дитя, устраивала игры и искренне веселилась вместе с ребятами. Она была постоянной парой Дарио, когда играли в бриску, в туте, в тридцать и сорок, в акульку.
Испанские карты привлекали яркими картинками. Король верхом, двуглавая королева, туз — весь золотой, в виде сверкающего солнца, трефовый туз — дубина. Учительница никогда не гадала на картах, не верила. А Верена говорила, что надо Кармен раскинуть карты, погадать, может, тогда и бросит богомольничать, а нето так и останется старой девой. Но Кармен боролась с суевериями. Она брала в руки те самые карты, в которых некоторым женщинам виделось будущее, дорога, неожиданность, и просто-напросто играла, надеясь только на одно — выиграть нынче вечером.
А под балконом Кармен, у дверей кино, девушки разглядывали фотографии киноактеров. Эти девушки гадали по руке, смотрели гороскопы, составленные профессором Карбелем: «звезды склоняют, но не принуждают», раскладывали карты, молились святому Антонио. Они надеялись встретить голубого принца: «Он прискачет за мной на белом жеребце, сейчас же, прямо сюда, на угол улиц Лампарилья и Кампостела».
Индийская легенда рассказывает об одном радже, жившем в Бенаресе на берегу Ганга, по имени Сандбеди, который за свои грехи и злодеяния был осужден не иметь сыновей, что у индусов считается самым тяжким наказанием. Чтоб искупить свои преступления и примириться с богом Ишварой, Сандбеди отправился в самые отдаленные места на берегах Ганга и стал жить там, питаясь одним только сахарным тростником, что в изобилии произрастал в тех местах. Тростник, тронутый раскаянием грешника, вырастил из своего семени сына для Сандбеди, потомки которого продолжают существовать и в наши дни и носят имя, означающее «рожденный сахарным тростником».
? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ?
В другой легенде рассказывается, как один принц по имени Баркамарис убил родного брата, застав его и свою супругу вместе сосущими стебли сахарного тростника.
? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ? ?
Северо-восточные районы Индии, особенно Бенгалия, считаются родиной сахарного тростника; отсюда происходит название столицы Гаура, от слова «гур», что означает «сахар». Таким образом, можно считать, что добывать сахар из тростника начали впервые именно в этой провинции.