Земля солнечного огня

Сладков Николай Иванович

Колодец в пустыне — местечко укромное и благодатное. Кто мимо бежит — непременно заглянет, кто мимо летит — присядет. Летел орел — в тени посидел. Бежал дикий кот — слазал напиться. Прилетели дикие голуби — местечко в колодце для гнезда высмотрели. Но тут появился сыч — разогнал голубей. Сам стал в колодце жить.

12 марта — облюбовал колодец для гнезда сыч. Стал у колодца кричать по ночам, приседать и кланяться во все стороны.

16 марта — к сычу прилетела сычиха. Понравился ей и колодец, и отчаянные поклоны сыча. Стали

жить вместе.

20 марта — сычиха в колодце, между сучьев обкладки, снесла яичко. Яичко круглое, как пинг-понговый мячик. Лежит без всякой подстилки.

19 апреля — у сычей вылупился первенец — сычонок. Сам словно из ваты, вместо глаз — желтые пуговицы.

15 мая — все сычата выкарабкались из колодца и, словно котята, выпучив глаза, расселись по краю. Все утро вертели головами, следя за осами, прилетающими на водопой. А на день опять залезли в колодец: наверное, у них головы закружились.

В соседнем колодце вывели голубят голуби. Голубята сидят над самой водой, но до воды с гнезда им не дотянуться. А пить на лету голуби не умеют. Вот и приходится беднягам сидя над водой в 15 сантиметрах летать на водопой к арыку за 15 километров!

Саксауловые дрова

Нет для костра дров лучше саксауловых: не коптят, как березовые, не стреляют, как еловые, не шипят, как осиновые.

Загораются от одной спички, никогда не бывают сырыми, всегда горят жарким огнем.

Саксауловые деревья не пилой валят, а трактором с корнем из песка выдирают.

Потому что корень у саксаула больше всего ствола.

И топором саксаул не рубят — топор от него отскакивает. Просто стукнут стволом о камень — и сразу готова охапка дров. Вот такой он крепкий, но хрупкий.

В воду полешко бросишь — полено потонет. Саксаул тяжелый, как камень.

А в огонь бросишь — вспыхнет, как порох. Лучших дров нигде не найдешь.

Земляная белка

Много-много лет назад жил у меня тонкопалый суслик. Его еще называют земляной белкой. Привезли его из далекой, таинственной для меня пустыни. Я смотрел на него и думал: «Вот эти лапки с длинными пальцами бегали по пескам, вот эти маленькие ушки слышали голоса пустыни, вот эти черные глаза видели желтые барханы».

«По утрам он вылезал из своей норы, поднимался на задние лапки и смотрел в пустынные дали», — думал я.

Суслик был молчалив. Но изредка он тихо свистел. И свист этот был такой тоскливый, такой «пустынный», что у меня сердце сжималось: «Суслик тоскует по своей жаркой родине».

Свист этот я хорошо помню. Как песня жаворонка напоминает нам о поле, а кукование кукушки — о лесе, так

свист тонкопалого суслика вдруг раздвигал стены комнаты, и перед глазами возникала пустыня…

И вот теперь я вижу такого же суслика на свободе, на его родине. Тут он оказался очень заметным, похожим издали на рыжего зайчика. Стоило посидеть где-нибудь на холме, и скоро внизу, среди кривых стволов саксаула, на зеленых полянках песчаной осочки, начинало мелькать рыжее тельце. Два-три беличьих прыжка и сусличий столбик, два-три прыжка и столбик. Суслик все время осматривается, он все время настороже.

От норы своей убегает он далеко. И если его не очень пугать, то бежит к ней с оглядкой и остановками. Но если сильно пугнуть, то понесется сломя голову, вскидывая толстый задок и мелькая светлым с черной бахромкой хвостиком. С разгона пробороздит у норы ногами, вздымая клубы пыли, и провалится в нее, дрыгая задними лапами.

Насмотрелся я на сусликов в пустыне досыта. Но ни разу не слышал тут его тоскливого «пустынного» свиста. Наверное, и в самом деле он у меня о родине тосковал.

Упупик

Упупик — это пестрокрылый удод. Вот он семенит по дороге на ножках-коротышках и сует во все щели свой длинный кривой нос. И все время покрикивает: «Упупуп! Упупуп!»

В полете удод — как бабочка-пестрокрылка. А на земле — как цветок-гребешок. Но цветок раскрывается только от солнца, а удодов хохол и от удивления, и от страха, и нетерпения. А то и просто так — для красоты.

Каменный воробей

Назвали воробья «каменным», а он по натуре и добрый, и мягкий. Конечно, как всякий воробей, очень горластый. И на хвосте у него этакая милая каемочка в белый горошек. И на грудке трогательное золотое пятнышко, как золотое сердечко. Правда, жить он больше всего среди камней любит. За то, наверное, каменным и назвали.

Черепашата

Из черепашьих гнезд выползают крохотные, с грецкий орех, черепашата. Панцири на них светлые и совсем еще мягкие. Очень они забавные: этакие шагающие камешки.

Едят и едят — изо всех сил торопятся вырасти. Чтоб скорей стать большими, чтоб скорей панцирь окаменел. Чтобы стать врагам не по зубам, не по когтям, не по клюву.

Пыль из норы

В высоком желтом обрыве нора. Из норы пыль летит. Прямо как дым из трубы! Кто-то здорово там старается. Вот черное крыло из норы высунулось — скребет перьями стенку. Птичья нога показалась: коготки царапают глину. И вдруг вывалилась из норы несуразная птица: четыре крыла, четыре ноги, две головы!

С отчаянным криком в два горла, крутясь и переворачиваясь через две головы, четырехногая птица грохнулась о песок. Стукнулась и развалилась на… двух обыкновенных скворцов!

<