Земля солнечного огня
Шрифт:
5 ноября. Не видно больше хлопотливых следочков ушастого ежика. На всю зиму спать завалился.
7 ноября. Опадают семена и веточки у саксаулов.
10 ноября. Перестала рыть слепушонка, угомонилась на зиму.
15 ноября. Майны начали посещать свалки, скотные дворы и помойки. Роются там вместе с галками и воронами. В холодные ночи ночуют в скотных дворах и под застрехами крыш.
20 ноября. На пятнышках первого снега засуетились снежные блошки. Протянешь руку, а они поджимают
Осенний ветер барханы метет. Сухие травинки и стебли над песком летят, семена и зерна по песку скачут. Скачут, ползут, катятся — пока не застрянут в обвалившейся норке суслика или песчанки. Вот застряло одно семечко, вот второе, вот третье. И уже целая горстка скопилась: готов для кого-то продуктовый склад.
Знают об этих «ветряных» складах и столовых песчанки, тушканчики, птицы. Ну-ка попробуй в холод еду по зернышку собирать! А тут выскочил наскоро из норы, пробежал накоротке до столовой, быстренько набил животок и назад в норку.
Спят под свист ветра в теплых норках тушканчики и песчанки.
А ветер за них работает, барханы метет, семена и зерна для них собирает.
Кто обед свой зубами ловит, кто клювом, кто когтями. А удавчик так всем телом, узлом на своем «обеде» завязывается. А ночница — летучая мышь — ловит жуков… хвостом! Хвост у нее с перепонкой, как утиная лапка. Вот она им, словно сачком, и ловит на лету насекомых. А уж потом, как из авоськи, вынимает зубами.
Парочка песчанок вылезла греться. Намерзлись за ночь в холодной норе, теперь блаженствуют. Одна врастяжку лежит на теплом песке — лапки растопыркой в четыре стороны.
Вторая сидит столбиком, жмурится. То один бок солнцу подставит, то другой. То спиной повернется, то животом. То потянется, то зевнет. Вот мыться затеяла: кулаками глаза протирает, пальцами щеки трет и мнет. Наклонилась и коготками, словно гребенкой, шерстку на животе расчесывает. Усы расправляет. Тут у нее подмышкой зачесалось, всей пятерней начала шаркать. Потом на задних лапках подошла к лежебоке, наклонилась, легонько за ухом почесала, пальчиками шерстку на спине разгребла — блох, что ли, у соседки ищет? Лежебока потянулась, изогнувшись в спине, сладко зевнула и ткнула подругу губами в губы — поцеловала, что ли?
Так я их и оставил за этим мирным занятием.
Много диковинных зверьков можно встретить в пустыне: тушканчиков, слепушонок, дикобразов. Белого ежика, пятнистую землеройку. А мы мышь встретили — рыжую! А положено мыши быть серой.
Гадали, вспоминали, расспрашивали: нет, никто такой мышки раньше не видел. Может, неизвестная науке мышь?
Но оказалось — известная-переизвестная! Самая обыкновенная домовая мышка, что ворует в домах корки и объедает свечи. Видно, завезли их когда-то вместе с юртой в пустыню кочевники, сами уехали, а мыши одичали и расплодились.
Катятся по степи сухие кусты перекати-поля. Гоняет их ветер, словно колеса. Подскакивают на буграх, перепрыгивают через канавы и камни.
А иногда, как свирепые псы, вдруг вцепятся друг в друга и катятся мохнатым клубком. Бывает, столько их сцепится, что кажется, катится целый стог сена.
Но чаще несутся, как резвые зайцы, наперегонки. С разгону, в вихрях пыли, перескакивают через дорогу. Целыми копнами застревают в ямах. Путаются в изгородях, как в сетях, повисают на проводах. А то смерч их подхватит, закружит, закрутит, втянет под самое облако и оттуда, из-под облаков, разбросает по всей пустыне.
А перекати-поле и рады. Нет у их семян ни летучек, ни цапучек: приходится самим родителям рассеивать детей по земле. Идет великий посев. Мчатся кусты перекати-поля и везде пристраивают своих деток.
Из яйца варанчик вылупляется маленьким — весом в три бронзовых пятака.
Потом всю жизнь растет и набирает вес. Вырастет в 80 сантиметров — потянет на полкило. В 90 сантиметров — уже кило двести. Дальше — больше, а раз больше — то тяжелей.
В метр длины весит кило пятьсот, в сто десять сантиметров — уже два килограмма. В сто двадцать — три, а в сто двадцать пять — три двести.
Вырастает варан до полутора метров. Это уж не варан, а целый варанище.
Сколько такой весит — мне неизвестно. К такому не то что с весами, к такому и с палкой не подступиться!
Привыкла Жучка во дворе кошек гонять. Все лето слышался ее заливистый лай на задворках. Натерпелись кошки от Жучки!
Осень пришла — Жучка пуще обнаглела. Надоели ей коты на задворках, подавай зайцев в песках!
Завернула хвост кренделем, задрала нос и затрусила в пески. И сразу там увязалась за зайцем: колокольчиком покатился ее лай по барханам.
Звенел, звенел колокольчик, да вдруг дико взвыл, завизжал, заскулил и умолк. А Жучка исчезла — как сквозь песок провалилась!
Но на самом-то деле она под облака взвилась. Летели на юг орланы. Кружили в небе, как черные махровые полотенца. Только белые хвосты блестели на солнце. Заметил орлан Жучку и упал с неба. Только ветер свистел и шипел в крыльях. Свесил тяжелые лапищи, сграбастал Жучку за шиворот, встряхнул хорошенько и поволок по песку. На радость всем кошкам и зайцам.
Вот так: пошла Жучка за зайцем, да и сама не вернулась. Пески — это тебе не задворки!
Дом заядлого охотника сразу узнаешь, всегда он украшен трофеями — рогами, шкурами, чучелами. Мы нашли гнездо — птичий дом! — в котором тоже жил заядлый охотник.
В гнезде расстелены коврики из заячьих и сусличьих шкурок. Лежит засушенная голова ящера варана. Под гнездом «пепельницы» из черепашьих щитков, сухие птичьи ноги и головы, черные джейраньи рожки.