Земля святого Витта
Шрифт:
– Пусть квакает, хоть не квакает, только в Азии! Нет ему хода в Европу!
– гаркнула в ответ медно-железная птица из окна, - Нет ему броду в русскую воду!
– А Сибирь ведь тоже русская земля-а-а...
– заныло Существо, - А-азия, А-азия...
– Ничего, выйдет приказ - мы тя быстро из Азии выгоним, в Антарктиде бродить будешь, в Антарктиде, а то можем и оттуда выгнать!
– парировало чудище, - Вали!.. К едрени фене!
– Ну сыгранный, ну, будьте же людьми...
– скулил картежный гость. На предложение "быть людьми", обращенное к призраку и чудовищам явно иного биологического вида, хмыкнул даже Павлик, в биологии и демонологии граф его уже поднатаскал. Диковины в окнах были, видимо, стимфалидами металлическими птицами, обжившимися в ссылке на Урале и теперь его патрулирующими.
Граф очень любил преферанс, но законы Империи были ему еще дороже. А согласно негласной воле императора, призрак этот в Европе не имел права появляться уже давным-давно, и так уже набродился, хватит. Граф поднял тяжелый подсвечник, не киммерийского, а каслинского литья, так что и разбить не жалко, потому как чугун у них так себе, и высоко замахнулся:
– Мизерабль несчастный, ша-а-а-а... гом... арш! Кому говорю, тать ночная! Мало того, что на восьмерной вистуешь, как... студент! Так еще и попадаешься! А солдат не разбойник, добычь - святая у него! Возьми лагерь все твое! Возьми крепость - все твое! Хоть золото горстями, хоть серебро, а ты... вист пилишь! А вот поди отсюда...
Призрак-скалоброд меж тем дополз до азиатского конца стола, умудрившись не рассыпать карт, и показал стимфалиде "нос":
– А вот выкуси! Я в Азии, нет на меня твоего права!..
Граф поставил подсвечник.
– Стима, право, доиграть дай. Я - гляди - в пуле зуб на него рисую, за то, что неправильно уселся. Пуля, знаешь, дура, зуб - молодец! И единичку на гору, как за испорченную сдачу...
– Всего единичку?
– ахнула стимфалида, но призрак одновременно с ней выкликнул:
– За что единичку? Сыгранный! Мизер без прикупа!
– Точно, - вмешался Вечный Чиновник, - десять в пулю тебе за сыгранный, в пулю, а единичку наверх за то, что игру портишь. Так что все по закону, Сувор Васильевич, мы ж еще и половину котла не расписали. То есть не котла... Как теперь?
– Теперь говорят "с горы". Лети, Стимушка, не будет его в Европе, обещаю, прослежу, слово мое крепкое, сама знаешь. Лети, Стима, там в Заполярье без тебя, того гляди, побиение какое... Лутче лети, Стима! Пособляй и совершай!
– Ты смотри! Расклюем к ядрени!..
– впрочем, фраза эта донеслась уже из-за окна, стимфалиды отбыли на пути обычного патрулирования. Граф утер лоб кружевным платком, уселся за стол, взял свои карты (сдавал Чиновник), и только хотел сказать "Помилуй Бог!", как увидел в приоткрытую дверь Павлика.
– А это еще кто? Почему не спишь?
Павлик ударил пятками в тапочках, как положено по уставу, и как ни в чем не бывало доложил:
– Осмелюсь доложить: шум! По тревоге солдат встает!
Граф уронил карты на стол.
– Помилуй Бох-х-х, да это что ж такое? Шагом марш спать, пока... пока... Пока к присяге не приведен!
Павлик послушно повернулся на тапочковом заднике и пошел к себе. Карточные игры и призраки не интересовали его совершенно. А вот почему змеи по восьмому этажу ползают? Это те самые, которые... оборачиваются. Кем и чем не просят перекидываются. Непорядок. Нанесут всякие чужие... всякого чужого. Нагадят малахитом, - что, Прохору подметать?
Павлик скосился на свою голую грудь: там пока что никаких орденов не было. Но он знал - это временно. Временно. Народ еще увидит, какой должен быть - и будет - порядок.
Никакого малахита.
22
...он потом объехал Европу на своих орловских лошадях в богатом дормезе - цель его путешествия была изучение гастрономии.
М.Пыляев. Замечательные чудаки и оригиналы
Переплет у книги был черный, кожаный, некрашеная кожа сохраняла все свои природные разводы, и потому сразу было видно, что кожа - змеиная. Под обложкой обнаруживалось множество страниц чертежного ватмана (из лавки Дурисяко на Елисеевом Поле), исписанных круглым, легко читаемым почерком, но едва ли при помощи чернил; скорее всего, перо обмакивали в желчь змеи амфисбены, популярную в городе сектантов тем паче, что ни на что иное, кроме как на чернила, желчь не годилась. Предисловия написать никто не озаботился, не было ни алфавитного порядка, ни деления
Книгу у сектантов выменял на четыре плотно закрытых и тяжелых ведра Гаспар Шерош: лишь с ним, свободно говорившим на их диалекте, змеееды соглашались вести переговоры по такому сложному и отчасти сакральному вопросу, как продажа копии знаменитых "Приспешничьих советов", - так называли они свой старинный рецептурно-кулинарный справочник, даром, что имелся он в каждом триедском доме, свой собственный рецептурник никто ни на что не сменял бы, но за последние полвека население Триеда заметно сократилось, и образовались лишние экземпляры, выморочные, увы. С разрешения Тараха Осьмого одна из бедных семей отдала лишний экземпляр Гаспару для ученых целей, уплатив половину выручки в качестве налога самому ересиарху. Два ведра белых, полярных речных гадюк из Миусов, жирных, как вымирающая рыба сиг, были истреблены за столом Тараха в один присест, после чего ересиарх сам предложил Гаспару еще один экземпляр на прежних условиях.
С первым Гаспар не расстался бы никогда, да и не принадлежал он ему: собственными руками президент Академии оттиснул на странице семнадцатой штамп библиотеки Академии киммерийских наук, - но второй экземпляр тоже выменял. И очень этот экземпляр теперь пригодился - когда через архонта пришел к нему офенский клич: "Новых кулинарных книг императору!". Чего другого. Это у Гаспара было приготовлено заранее, он предвидел подобную потребность. Экземпляры отличались только цветом кожи на обложке, да тем, что на запасном никакого штампа не было.
Возможность регулярно бывать в Триеде Гаспар получил благодаря хорошим отношениям с жителями Саксонской Набережной, которым оказал однажды ценные услуги. Но однажды или тысячу раз - там счета не вели, там были благодарны раз и навсегда, а Гаспар, дальше Триеда из лодки Астерия никогда не просившийся, был к тому же удобен как переводчик. Впрочем, сектанты давно уже привыкли к тому, что по воскресеньям ни свет, ни заря к причалу подваливает лодка, - на носу бобер, на корме Астерий, выходят из лодки два или три пассажира и по крутой тропинке устремляются вверх. Четвертым (или третьим) пассажиром иногда оказывался Гаспар, знавший, что в горы ему лучше не ходить, и пользовавшийся уникальной возможностью - занимался изучением Триеда и триедцев. Как-никак это была часть Киммерии, и хотя в Киммерионе сектантов понимали примерно как в Москве чукчей, но это был не повод отказаться от их научного изучения. Гаспар даже научился переваривать жирное мясо сырого кенхра - всего-то нужно было хорошо закусить морской капустой. Триедцы были не то, чтобы хлебосольны (ни хлеба, ни соли тут не ели), но капустно-змейны, и ел Гаспар в каждый приезд не более одной змеи или двух. Впрочем, чистя по утрам зубы, Гаспар обнаружил, что от регулярного потребления чуждой пищи начало у него чернеть небо. Пугать людей ученый не хотел, и решил в дальнейшем ограничиться одним кенхром за поездку. Или половинкой амфисбены. Но с капустой непременно.