Земля в цвету
Шрифт:
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РОМАНТИКА
В этот день в «Правде» Иван Данилович Колесник, нынешний академик Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, был назван знатным полеводом страны.
Лысенко же, его учитель, говорил:
— Мною была дана только идея, а заслуга разработки и внедрения в производство гнездового способа посева принадлежит лауреату Сталинской премии И. Д. Колеснику и колхозникам Киевской области.
Главный командир массовых Посевов проса на Украине в предвоенные годы, Иван Данилович Колесник потом развертывал
1946, 1947 годы — и вот он снова в самой гуще новой, самой грандиозной битвы за просо. Где на украинских дорогах не видали его? Он ездил на местных поездах, которые останавливаются каждые двадцать минут, и люди выходят и входят, потом паровоз дает долгий высокий свисток, и поезд неторопливо дергается, замирает, потом опять дергается, а на деревянных лавках становится тесно, и в крутом махорочном дыму люди говорят о делах своих колхозов и своих городов, и в разговор вступает голос с верхней полки, рассказывающий, что восстановлен еще один цех завода-гиганта на Днепре. И Колесник тоже выходил где-нибудь на полустанке — его ждала «эмка», а иногда подвода, а иногда он шел пешком по полям, широко шагая, сразу начиная глубже, иначе дышать и по привычке приподняв лицо с чуть прищуренными глазами.
Тут, на этих полях, жизнь и работа его — ученого немыслимого прежде типа, ученого организатора-полевода и счастливого человека.
Он достает фото: полтавское просо выше головы и на фоне этой африканской заросли — молодица со снопом. Он смотрит, лицо его теплеет:
— Хорошо? Хорошо ведь, а?
Женщину со снопом он называет по имени, отчеству, фамилии. Кто она ему? Близкая знакомая? Может быть, даже родня? Да нет: он ее никогда не встречал.
Но вы слушаете его и понимаете: чистая случайность, что он не встретил именно этой колхозницы, этой молодой, красивой, работящей девушки. В самом деле, вслушайтесь в тон, каким он говорит о колхозниках. Для него это равные — коллеги, сотрудники. Он не «входит» в их нужды, а отстаивает их деловито и спокойно, как свои, общие: ведь это интересы людей, с которыми работаешь.
Вот только что он рассказал о необычайном урожае проса. Как сделать понятнее, доходчивее этот рассказ? Он так завершает, иллюстрирует его:
— Колхозники получат дополнительной оплаты, думаю, пудов по тридцать-сорок.
А сообщая вовсе уже о невероятном — о втором урожае с того же просяного поля в одно лето, он добренько усмехнулся:
— Подарок колхозникам!
И опять повторил о «душе»:
— Перелом на поле произошел не тогда, когда в газетах прочитали про гнездовой посев или мы о нем говорили, а как до души дошло колхозника.
На дорогах Украины он встречался с писателем Валентином Овечкиным. Вместе ездили, поначалу думали — каждый по своему делу. Потом оказалось — дело одно. Овечкин писал тогда очерк для «Правды», где он выступил против того, что видел в некоторых районах: против бахвальства из года в год все тем же рекордистом, тогда как вокруг него не вытягивали и средней нормы.
Писатель и ученый как-то одновременно заговорили об этом. Колесник был также против
Он сказал:
— Как отнеслись бы в промышленности к директору завода или начальнику главка, которые похвастали бы, что «не снизили» прошлогодних показателей? Ясно, как отнеслись бы. А в сельском хозяйстве бывает — хвастают: «Не хуже, чем в такой-то год». Чем гордятся? Тем, что крутятся на месте! В социалистическом земледелии должно быть такое же непрерывное улучшение, восходящая кривая, как в промышленности!
В том, чтобы бороться за это, помогать этому, он полагал главную особенность и основную задачу новой науки, народной, советской мичуринской науки.
— Была раньше агротехника? Была. Но часто, как туловище без головы. Агротехника без агробиологии.
Есть враг, которого он ненавидит, с которым сражается всеми силами, где его встречает: это косность.
— Хотите, — предлагает он, — я коротко скажу, что сделали колхозники на Украине? Похерили прадедовство! Да наука-то и должна менять формы работы, ломать агроприем: тогда она и наука.
Чем были гнездовые посевы кок-сагыза, первые гнездовые посевы? Борьбой не только за этот вот каучуковый одуванчик, но за новое понимание биологии растений — такое, при котором они открыли и отдали бы человеку настоящую силу свою. «Новый путь в науке о земледелии», даже так не колеблется заявить он.
И он радостно следит, как в новых условиях меняется самый облик растения. Как развалистое искони просо превращается в комовое — точно литая стена стоит в поле.
В одном колхозе он увидел поле сорняков. За ними незаметно было бессильных всходов посеянного по-обыкновенному, в раскидку, проса. У Колесника было чувство врача, стоящего у постели агонизирующего. Затем он решился пустить поперек поля, по живому мясу тракторные культиваторы. Вырвать все напрочь с сорокасантиметровых полос, оставить островка по двадцати сантиметров.
Послушались. Сделали. У него был большой авторитет. Но гомон, сперва сдержанный, потом открытый прошел по толпе колхозников. Сам он молчал, но и у него скребли кошки на сердце перед этим страшным, черным, своими руками изуродованным полем. Я думаю, он уехал раньше, чем хотел, наскоро, торопливо распрощавшись.
Он приехал сюда еще. Кое-что уже слышал, но ехал все же с замиранием сердца. Была мощная, ровная зелень. Высокие, сплошными волнами по ветру кивающие метелки. Просо «бессильное» само забило сорняки на этом превращенном из рядового в «гнездовое» поле. Просо и сорняки поменялись местами!
— Какие же должны быть у нас нормальные урожаи проса? — задает он теперь вопрос и отвечает: — Да, считаю, такие: пудов триста с гектара.
И вот самое невероятное: второй урожай в то же лето. На Украине в 1947 году косовицу на гнездовых полях проса закончили к 15 августа. Осталась стерня. Обычная, буро-желтая, чуть более мягкая, чем пшеничная. Но неспроста оставили колхозники эту стерню. Миновало пять дней. И тогда произошло невероятное. Мертвое ожило. Началось отрастание стерни. Такое быстрое, что уже второго сентября появились метелки. Колесник замечает об этом очень серьезно: