Земля ягуара
Шрифт:
— Ну, до встречи.
Князь вышел под неяркое октябрьское солнце и утер лоб платком, на котором были вышиты красный петух и затейливый вензель. Он приказал маячившему невдалеке конюху отвязывать лошадей и идти следом. Ему хотелось немного прогуляться, развеяться.
Он шел неторопливо, втягивая носом холодный ветерок с кислым привкусом горелого пороха, прислушивался к звяканью стали о сталь, к азартным выкрикам и далеким выстрелам. Гомон военного лагеря звучал для него слаще музыки, стука чарок и звона червонных монет.
Князь Андрей Тушин
Именно он, князь Андрей, а не Василий Холмский, не Даниил Щеня, не Яков Захарьевич принимал из слабеющей десницы Иоанна завещание, в котором тот передавал престол сыну Василию, а не внуку Дмитрию, как того хотели многие. Именно он, князь Андрей, вел Дмитрия в темницу, именно он забирал тело отрока из холодного подземелья. Именно он был распорядителем на его похоронах.
Эх, дела, дела… А ведь случись что с Василием — князь с грустью вспомнил сгорбленную спину государя, — сторонники Дмитрия ему все припомнят, да и другие многие.
Он оглянулся на двух охранителей, привычно маячивших в некотором отдалении. Ох и дожил. Понятно, что на такой службе, как у него, нельзя никому на мозоль не наступить, и все же. И все же…
Ох ты. Князь и не заметил, как отмахал пять верст. Вот уже и родовое гнездо. Тушино — деревня о сорока дворах. Усадьба обнесена каменной стеной, поверху гвозди понатыканы остриями вверх. Ворота — не деревянная труха, а бронзовые, в три вершка толщиной. Дорого, но он мог себе это позволить. Каждую створку не ковали, а отливали в земляной форме, как церковный колокол. По образу и подобию ворот новгородского Софийского собора, вывезенных Иоанном из мятежного города и ржавеющих где-то в закоулках кремля. Крепили эти створки на стальные петли дамасской работы. Ни тараном, ни ядром такие не взять. Двое сторожей в караулке все время торчат, в гнезде смотровом один с пищалью, двое в сени на ночь приходят. Внутри на цепи псы натасканные. Да деревенским всем наказ дан в било стучать, если кто незнакомый ночью подойдет.
Мужчина вздохнул. Еще совсем недавно мысли о подметных письмах, охранных грамотах, тайных многоходовых интригах и смертоубийствах в темных дворцовых коридорах вселяли в него силу и энергию. Даже опасность быть отравленным или зарезанным в своей постели его только бодрила так, что хоть горы сворачивай. А сейчас, несмотря на размах задуманного, он не чувствовал ничего, кроме темной усталости и глухого недовольства. Может, пора о наследнике своих тайных дел подумать?
Не
«А может, и правда, Ромка? — думал князь, обходя огромного куцехвостого неаполитанского мастифа, храпящего прямо в грязи. — Отрок смышленый, уже многие науки постиг, два языка знает, третий учит. Ловок как бес, так что драться научится. Кудри черные, с лица чист и красен. Чуть подрастет, ни одна красавица не устоит перед его осадой, а в нашем деле такая способность едва ли не ценнее всех прочих».
Подволакивая ноги, утомленные долгой дорогой, князь Андрей поднялся на крыльцо, принял у горничной девки ковш ледяного кваса, осушил его единым духом и крякнул, утирая усы.
— Что, обед-то готов? — спросил он.
— Готов, готов, батюшка, — откликнулась девка. — Несем!
Ополоснув руки в прихожей, князь прошел в горницу, сдвинул в сторону набитые пухом подушки и уселся в красном углу, под образами.
Сквозь прищуренные веки он наблюдал, как появляются на столе яства. Большая глиняная миска с исходящими жирным паром щами, из которой лебедем изгибалась ручка половника. Чугунок с разваристой гречей. Деревянная тарелка с хрусткими перепелами. Чуть в стороне репка, и бочок жбанчика с хмельным медом.
— Эй, Ромку там позовите трапезничать, — крикнул он в пустоту.
Пустота, застучав пятками по деревянному полу, помчалась выполнять господское указание.
Князь, не чинясь, своей рукой плеснул себе в миску супу, сверху сметаны, помешал и заработал челюстями.
Появился Ромка. Поздоровался кивком, — утром виделись, — скользнул на лавку, взмахнул половником, оторвал от каравая ломоть хлеба.
— Дядя Андрей, прочитал я тот фолиант, что ты мне дал, — промямлил он с набитым ртом.
— Скоро. И как? Понял ли? — сквозь хруст хрящей спросил князь.
— Не все. У франков и так язык трудный, а этот марш… марк… картограф, в общем, Вальдземюллер, — Ромке с трудом далась заковыристая немецкая фамилия. — Так он вообще из Лотарингии, слова в кучу валит, иногда и не разобрать, по-каковски написано.
— Ничего, учись. Зело полезно такие тексты читать.
— Полезно-то полезно, только вот не понял я, почему Мюллер этот Новый Свет Америкой окрестил. Ведь Веспуччи не первый туда поплыл. Назвал бы Колумбией, или Гохедией в честь адмирала Алонзо, с которым этот Америго плавал.
— Америго этот первым предположил, что Новый Свет — это новый материк. До него и Колумб, и адмирал де Гохеда, и многие другие думали, что они в Индию приплыли. Оттого и туземцев сначала индийцами назвали, а потом уж в индейцев переименовали, чтоб не путаться.
— Вон оно что, а я-то думал… — Осмысливая новость, Ромка чуть не вылил на себя ложку горячих щей.
Несколько капель все же расплылись по холсту рубахи.
— Вот свиненок, — не зло пожурил его князь Андрей. — Изгваздался весь. Да куда ты рукавом утираешься, поганец?! — Он махнул ложкой, метя в лоб, но ловкий отрок увернулся.