Земля ягуара
Шрифт:
— Ну, дон Рамон, я безмерно благодарен!
— Полно, — отмахнулся Ромка. — Думаю, вы бы меня тоже не бросили.
— Правильно. Я хочу перед вами извиниться.
— Господи, за что? — вырвалось у Ромки.
— За свое поведение. За то, что обвинил вас в измене. Не перебивайте. Я вполне понимал ваши чувства к отцу и, наверное, сам поступил бы так же. Но вы… Я не знаю, как это выразить.
— Может, потом?
— Нет, потом у меня не хватит духу. За время похода я привязался к вам и стал относиться как к сыну. И то, что вы так легко переметнулись, когда появился этот человек, ваш настоящий отец, ранило
— Дон Эрнан, — очень строго и официально ответил юноша, — мне кажется, я понимаю ваши чувства, а даже если и нет, то не держу зла. Поверьте.
— Правда?
Отстранившись, Кортес несколько секунд внимательно смотрел в лицо молодого человека, потом протянул руку. Ромка потянулся в ответ, но не выдержал и обнял капитан-генерала, приникнув подбородком к его здоровому плечу. Кортес неловко, одной рукой обнял его в ответ. Так они простояли несколько секунд, потом развернулись и двинулись вниз по лестнице.
Ободранный, закопченный солдат появился из бокового прохода. Посеченный камнями великоватый шлем сидел кривовато, кираса была сплошь покрыта язвами попаданий. Он заплетался на ногах и что-то невнятно бормотал, то и дело закатывая глаза.
— Чего с ним? — спросил караульный у своего начальника.
— Видать, по голове парню попало. Смотри, какая вмятина слева. Повезло. Чуть бы ниже, и принимай, ангелы, новую душу.
— Да куда его такого?
— Во вторую башню бы надо. Там с десяток раненых есть, пора лазарет устраивать, — ответил старший. — Сам дойдешь?
Солдат в ответ только кивнул.
— Ну, ступай с богом. Осторожнее только.
Оказавшись за караулом, солдат преобразился. Лицо его подтянулось, обретя четкие медальные черты. Глаза перестали блуждать и словно в прицел захватили верхушку нужной ему башни.
Тенью вампира скользнул в брошенную хозяевами комнату человек в свободном плаще, неуловимо меняющем цвет, поставил на пол ведро с густой пахучей жидкостью, достал из-под складок костяные и деревянные части, ловко собрал большой мешикский лук и накинул на рога звонкую тетиву. На десяток стрел он накрутил вату, выдранную из стеганого панциря, чиркнув кремнем по кресалу, запалил небольшую жаровню, придвинул деревянный стульчик и присел у окна, глядя, как испанцы возвращаются к башням-кораблям.
Ждать осталось недолго.
Надвигался вечер. С далеких гор натянуло низкие серые тучи, полные противной, холодной измороси. С озера начал подниматься туман.
— Надо двигаться, — проговорил Кортес, оглядывая двор, заваленный мертвыми телами. — Этой ночью мы либо покинем город, либо погибнем.
— Дон Эрнан, — спросил Ромка. — Можно, я сбегаю к отцу? Проведаю.
— Конечно, дон Рамон. Но через полчаса я жду вас на своей башне.
Ромка кивнул и стремглав бросился к веревкам, все еще свисающим со стены. Не обращая внимания на боль, лаской вскарабкался на стену, перевалился, спрыгнул вниз. Добежал до аппарели и заглянул внутрь. По-видимому, ее нутро отвели специально для раненых. Некоторые сидели, пытаясь самостоятельно обработать раны, тяжелые лежали прямо на полу. Встрепанный коновал метался от одного к другому, пытаясь оказать самую необходимую помощь.
Сеньор Вилья
Лицо раненого было бледно, грудь едва заметно шевелилась от легких вздохов. Повязка набухла и сочилась кровью. Ромка вбежал по доскам и, присев на корточки, сжал в своих руках вялые и безжизненные пальцы отца. Потряс.
— Папа. Папа! — позвал он.
— Не дергал бы ты его, — раздался над ухом тихий голос. — Отходит человек.
Слова были… русскими. Мирослав?! Вернулся! Ромка обернулся и несколько секунд непонимающе смотрел на скуластого солдата, тепло и грустно улыбающегося ему из-под железного козырька. Потом взглянул в его льдистые голубые глаза:
— Мирослав?!
— Не ори.
— Где ты был? Почему пропадал?
— Повздорил маленько с главным. Дело прошлое. Нам теперь о другом думать надо, — отмахнулся Мирослав.
— О чем? — отстранился Ромка.
— Кончилось наше с тобой задание, — ответил Мирослав вполголоса. — Папу мы твоего отыскали. Послание, правда, не передали.
— Передали. Вот оно. — Ромка дотронулся до перевязи на груди. — Зашифровано было. Папа прочитал.
— Ну, тем более, — просветлело лицо Мирослава. — Теперь нам пора назад, к князю Андрею.
— Как назад?! — не понял Ромка.
— Да так, — озлился Мирослав. — Уходить надо отсюда. Эти башни — придумка светлая, но не панацея. Поломают туземцы их, или они сами на дамбах застрянут, и придет всем карачун.
— Но папа…
— Роман, ты человек, много повидавший, взрослый. Должен понимать, что отец твой до утра вряд ли дотянет. Я знаю, это нелегко, горько, но не хочу, чтоб вместе с ним и ты голову сложил. К утру они все тут перекроют. Уходить надо сейчас. Я дорогу посмотрел, знаю, где лодку взять. Переплывем на тот берег, а там вдоль дороги и по лесам в Вера-Крус или до Истапалапана, там испанский гарнизон. Коней уведем. За три дня домчим.
— Пока папа жив, я останусь с ним или хотя бы где-то поблизости.
— А ты хоть понимаешь, что это преступная глупость? И предательство?
— Да что за мир такой?! — в сердцах по-русски вскричал Ромка. — Почему любовь к одним всегда оборачивается предательством к другим?!
— Жизнь! — пожал плечами Мирослав. — Ладно, если хочешь подставлять свою дурью голову под камни и стрелы, то я постараюсь, чтоб они ее не очень продырявили.
— Ты остаешься? — не поверил своим ушам Ромка.
— Вместе пришли, вместе уйдем, — пожал плечами Мирослав.
От радости Ромка чуть не бросился ему на шею.
Послышался шум, крики командиров, топот множества ног по каменным мостовым. Колона начинала движение.
— Выступаем. Мне к отряду надо, — встрепенулся Ромка. — Ты со мной?
— Нет. Думаю, мне особо светиться не стоит. Я лучше тут посижу. С отцом твоим.
Молодой капитан спрыгнул на мостовую и заспешил к своему отряду.
Первая башня двинулась через площадь. Мешиков не было видно, но стрелки на верхних этажах были готовы. С гиканьем и лязгом пронеслась мимо кавалерия, уходя в очередной узкий переулок. Подняв повыше щит и перехватив поудобнее шпагу, молодой человек повел своих бойцов в устье широкой улицы, до второго этажа заваленной всякой рухлядью.