Земля за океаном
Шрифт:
О больших миграциях по равнинам дорога в Южной Дакоте напоминала нам не однажды. Подобно тому как на Востоке Америки напоказ держат старые пушки, крепости и постройки, тут, на равнинах, главный предмет старины – повозка. В маленьких городах и местечках, у перекрестков дороги, у закусочных и мотелей, у магазинов и даже бензоколонок непременно видишь воловью повозку. Перекусив у дороги, американцы с удовольствием сажают на повозки детишек, да и взрослые на минуту-другую не прочь поменять место в автомобиле на сиденье под брезентом. Называется это «ощутить свои корни».
Но дорожный спрос на историю удовлетворяется
Заглянув в один очаг старины, в остальные можно и не заглядывать. И все-таки, подъезжая к Миссури, мы уступили призывам желтых щитов: «Большой музей Дикого Запада. Загляните!»
У входа в музей нас встретил хозяин в ковбойской шляпе, в сапогах с высокими каблуками, с ковбойским ремнем и ковбойской улыбкой. Очки добавляли этой фигуре нечто и от учености. Страдал хозяин дефектами зрения, или, быть может, облик встречавшего был «спроектирован». (Такое в Америке дело нередкое.) В музее «учености», впрочем, не наблюдалось. Все та же кунсткамера. На видном месте стояла скульптура свирепого вида индейца, стояло чучело зебры, старый протез ноги из липовой древесины… Но было видно: собиралась коллекция рукою заботливой и дотошной.
Доллар за вход мы уплатили кассиру, мальчику лет двенадцати с испитым, желтым, как воск, лицом, с грустным не по возрасту взглядом. Ковбойская шляпа только подчеркивала его болезненность.
– Сюда, джентльмены, – махнул он на дверь, – тут начало осмотра.
Экспозиция продолжалась на улице. Тут можно было увидеть подлинный домик поселенца на Западе, ветрячок-водокачку, школьную комнату, в которой мог бы сидеть Том Сойер. (Большая железная печка, столы на литых металлических ножках, клавесин, глобус, портрет Вашингтона на стенке и пучок длинных розог на столе.) Далее в длинном ряду стояли огромные бочки, мельничные жернова, колокол для сигнала «обедать!», замысловатых конструкций самогонные аппараты. Старину завершали конная молотилка и трактор марки «фордзон».
Вернувшись под крышу уточнить какую-то запись, мы вдруг услышали за спиной робкий голос кассира:
– Простите, джентльмены, вы, наверное, не американцы?.. Я так и подумал: это кто-нибудь из Европы…
Узнав, в чем дело, мальчик пошел вместе с нами, и только теперь мы поняли: это вовсе не мальчик, а человек лет восемнадцати-двадцати, но которому суждено маленьким и остаться.
– У меня щитовидка, – привычно, чтобы все сразу поставить на место, сказал он и с жадным любопытством стал расспрашивать о нашей поездке: – А что сейчас, вот в это время, у вас в России?
– Тоже весна, так же тепло…
– А зимой в Москве холодно?
– Примерно так же, как тут, в Дакоте.
– Да, у нас зимы очень холодные… Я вот мечтаю побывать во Флориде.
«Мальчика» звали Грей Олсон. Выяснилось, что хозяин музея – не тот человек в очках и ковбойской одежде, а он, Грей Олсон. Престарелый «ковбой» у входа был всего лишь служителем, точнее «дядькой», опекавшим этот ковчег старины и его пожизненного владельца. «Дядька» (Джон Питерсон), заметив наш разговор, подошел, приветливо поздоровался.
Когда Грей отошел, «дядька» прикрыл глаза, грустно покачал головой.
– Такая судьба. Это все мать для него собрала…
В машине мы говорили о его матери. Можно представить, сколько бессонных ночей было у этой женщины, хорошо понимавшей: здешняя жизнь
В заключение экскурса в старину стоит сказать: многих американцев одолевает романтический зуд «бросить все и по следам предков пройти равнину на повозке в одну лошадиную силу». (Буквальная запись в беседе с одним из романтиков.) Однако равнины пересекают не иначе, как сидя в автомобиле. И все же, подобно тому как в океан время от времени пускаются на плотах, тут на великих размерах суши появляются чудаки на повозках. О них, разумеется, пишут в газетах, их видят по телевидению. Молва об одном из них, Оливере Расселе, на крыльях журнала «Америка» залетела и на пространства Евразии. С больших снимков глядели две лошади и шесть человек, сидевших в повозке под полотняным верхом, – сам Оливер, его жена Джин и четверо симпатичных босоногих мальцов. Сообщалось, что строительный рабочий из штата Огайо семь лет собирался, обсуждая поездку с друзьями, и наконец за тысячу долларов соорудил фургон, приобрел лошадей. И поехал.
«Щадя лошадей, Оливер проезжает в день не более 30 километров. Когда надо их подковать, он превращается в кузнеца». Рассказ в журнале, как тому полагается быть, подернут розовым цветом рекламного счастья. Где-то на полпути Оливер будто бы заявил журналисту: «Это замечательная поездка… Всю жизнь свою я не чувствовал себя таким свободным, как сейчас». «Пионер XX века собирается распрячь лошадей на побережье Тихого океана и сделаться фермером в Орегоне», – сообщалось в журнале.
Наша дорога проходила по местам, где ехал Оливер. Полагая, что человек этот действительно интересный и может рассказать что-нибудь более существенное, чем приведенные журналом фразы, мы навели справки: добрался ли Рассел Оливер до океана и нельзя ли связаться с ним хотя бы по почте? Никто, однако, не знал, как закончилась шумная одиссея. (Америка скоро забывает сенсации.) Но в газете «Вашингтон пост» мы отыскали заметку под заголовком «Крытый фургон – незваный гость».
В конце пути, проехав за 81 день 2800 километров, Рассел Оливер рассказал журналисту столичной газеты: «Мы измучены и в отчаянии… Были хорошие встречи с людьми. Но постепенно мы стали встречать равнодушие и враждебность… В местечке, где собрались заночевать, нам отказали: „Езжайте дальше“. Я ведь без денег. Хотел устроиться на работу, но мне отвечают: „Катись!“ Нас принимают за хиппи и за бродяг. Почему? Волосы у меня не длиннее, чем у других, со мною жена и четверо ребятишек… Скорее всего лошадей продадим, а фургон сожжем. Была мечта. Теперь ее нет». Такая история…
Острее всего безбрежность и пугающую пустоту равнин мы почувствовали в последний вечер перед тем, как увидеть отроги Скалистых гор. Сразу же после столбика «Штат Небраска» шоссе пошло под уклон. Сзади, из штата Южная Дакота, наползала сизовато-черная туча. Зловещей, оседающей книзу скобкой она по наклонной горке опускалась на степь. Пристегнувшись ремнями, мы выжали из машины все, что в нее заложили конструкторы. Но туча не отставала. Ярко-красный разлив заката, светивший нам в ветровое стекло, окрасил наседавшее сзади чудовище в зловещий сизовато-пурпурный цвет. Казалось, там, сзади, кинь кверху камень – все прорвется, обрушится на притихшую землю.