Земля заката
Шрифт:
Это изнанка его мира. Плата за то, что кто-то богат и успешен. Что кто-то строил блестящие – в прямом и переносном смысле – ракеты и самолеты.
Но была и изнанка изнанки. О которой левацкие крикуны обычно не говорят. О том, что раньше мир так жил ВЕСЬ.
Он вспомнил, что рассказывал отец о первых днях после крушения апартеида.
«Убей бура! Убей фермера! Ожерелье ему! Ожерелье всем белым! Пусть станут черными!» – кричала толпа. Ожерельем называлась горящая покрышка, орудие мучительной казни. Во время расовых беспорядков и терактов их многие «примерили»,
Тогда, в 1994-м, города ЮАР, где жили только европеоиды, затопили бывшие жители черных бантустанов. И это было похоже на взятие Рима варварами. Коз и овец новые, незаконные обитатели небоскрёбов, занявшие их по праву победителей, держали прямо на лестничных площадках. А шахты лифта использовали вместо туалетов.
И дело не в том, что африканцы плохие. А в том, что человек по природе не склонен к цивилизации, и только благодаря случайности, причудам климата, географии и культуры, возникла античность, как аномалия.
Да, в ней было много мерзкого. Греко-римский мир поставил рабство на промышленную основу. Но, если подумать, заслуга античности даже не в том, что она привнесла – научный метод, эстетику, философию – а в том, что она начала размывать родоплеменную структуру общества, которая гирями висела на ногах у индивида. И это дало начало уже настоящей цивилизации.
Да, потом, после крушения Рима, под натиском разных факторов, силы дикости взяли реванш, продолжавшийся сотни лет. Но все-таки искра была сохранена, и семена проросли. Возрождение пришло.
И, несмотря на все эксцессы и откаты, начался экспоненциальный рост. Который заставил людей Европы покорить остальной мир, возгордиться, и в конце двадцатого века забыть, что такое норма. А норма… это голые голодные дети, пьющие из лужи под присмотром стервятников. И девятилетние девочки, выданные замуж насильно, и дети-солдаты, добывающие первый трофей, и головы на кольях, и побивание камнями, и пытки, длящиеся часами. Это – вечная норма, добрая традиция, которую западная цивилизация – ценой многих преступлений и ошибок – слегка отодвинула, расшатала, вытащила из неё некоторых, хоть и не всех.
«Можно ли все беды объяснить несправедливым распределением благ? – рассуждал Элиот. – Кому стало бы лучше, если бы у богатых всё отняли, но половина богатства бы сгнила, сгорела и была бы разворована? Не дошла бы до бедных. Никому. Просто все жили бы как нищие, а многое бы исчезло. Разумнее было постепенно поднимать общий уровень благосостояния, используя достижения технологий стран-локомотивов. Ведь это происходило. Пусть и медленно, достаток просачивался в бедные слои и государства».
Но всё рухнуло. Теперь и человеку Запада предстоит путь на Голгофу. И говорить тут о вине или, наоборот – невиновности, о справедливости или несправедливости – это самое глупое, на что можно сейчас тратить время. Надо позаботиться о выживании. И во вторую очередь – о сохранении искры цивилизации.
Ведь это хрупкая вещь. Как высокотехнологичный завод, где делали его электромобили. Даже в Калифорнии, где здания не нужно было обогревать (только кондиционировать), фабрика потребляла
А теперь им предстоит провести жизнь в этой долине. Сберегая искру знаний, помогая тем, кто выжил. Смягчая последствия Великой беды. Если это хоть как-то возможно. Времени у них впереди… вся вечность.
Часть 2. Deutschland
Глава 1. Свободная гавань
Северная Германия
конец ноября 2075
Не самое легкое было путешествие, но оно подходило к концу.
Уже несколько дней они плыли (Саша так и не привык, что надо говорить «шли») вдоль береговой линии страны, которая раньше называлась Германией. По берегам оказалось довольно много поселений, но городами мало какие можно назвать. Дальше от берега полно и пустошей, и руин, как в бывшей России. Боцман сердился: Россия не может быть бывшей. Не смей так говорить, парень! По словам штурмана, в руинах карлики из легенд о Нибелунгах стерегут свои сокровища. Такие шутки казались Младшему неудачными.
Несколько десятков километров они плыли по реке, пока та внезапно не развернулась ещё шире. На этих рукавах и стоял город.
Первое, что Младший увидел – были огромные портовые краны, которые казались стадом диплодоков с вытянутыми шеями. У некоторых шеи были свёрнуты или отломаны.
Как и во многих портовых городах, в Гамбурге имелся Старый Порт – целая пристань мёртвых кораблей, «летучих голландцев», их постепенно разбирали, снимая всё полезное.
Но и действующий порт был большим. Город выходил к реке лицом так, будто хотел в неё окунуться. Обычно жилые дома начинаются в десятках, а то и сотнях метров от берега, но здесь ближайший дом, встречавший их, был сам похож на огромный кирпичный корабль. Прямо под окнами были пришвартованы катера и лодки. Так раньше во дворах парковали машины.
Следующее, что бросилось в глаза – множество башенок и шпилей. Фасад города напоминал по стилю Лондон, каким его представлял Саша. «Готика» – откуда-то всплыло слово. Впрочем, архитектура – не его конёк. Может, и не она.
Погода не баловала: шел дождь, иногда переходящий в мокрый снег.
Небо затянуто тучами, но гавань подсвечена, несмотря на утро, яркими огнями, которые помогали кораблям не сбиться с курса. Прожектора здесь заменяли маяк.
Кораблей было немало, но по сравнению с «Королем» почти все смотрелись как кильки рядом с большой тихоокеанской сельдью (которую они, по понятным причинам, не добывали).