Земля зеленая

Упит Андрей Мартынович

— Смейся, разборчивая невеста, увидим, какие самой достанутся! Кто будет вычесывать головы девчонкам Синода? Смотри, как бы самой мозолей на ладонях не натереть!

Катыня вскочила, мокрая от слез и обалдевшая, мать смахнула пот со лба, вздохнув, сняла с гребешка оставшиеся на нем волосы и пустила светлый комок по ветру. Теперь обе девочки стали рядком, с любопытством ожидая, как будет кричать братишка. О своих муках они уже позабыли. Предвкушая удовольствие от страданий Пичука, Тале даже подпрыгнула на одной ножке.

— Вот и с тебя сдерут кожу!

— Ну,

Пичинь, подойди.

Пичинь — это имя она произнесла совсем иначе и другим голосом. Маленький еще глуп; не понимая надвигавшейся опасности, путаясь в длинном засаленном бумазейном платьице, он добровольно залез между коленями матери. И правду сказать, если так чешут, то можно и не пищать — все больше щеткой, а если гребешком проведут, то только редкой сторонкой. И волосики такие, что спутаться в космы нечему.

Лиена шла из хлева и остановилась, когда Осиене подняла голову.

— Ну вот и кончаю! С мальчиком пустяки, а с девчонками было возни. Весной волосы растут, как лес. Нечистый знает, где они их так сбивают, хоть скребницу бери. Мучайся, злись, греши с ними в воскресный день… — Она тяжело вздохнула.

Лиена не знала, что посоветовать, и вздохнула вслед за нею. В дверях показался Большой Андр. Осиене подозвала его.

— Принеси ножницы для стрижки овец, заодно остригу и тебя. Твои космы тоже свисают на воротник.

Большого Андра тоже будут стричь — стоит посмотреть, послушать, как он будет реветь. Трое маленьких стали рядком. Наверное, в их воображении всплыла картина, как мать весной стригла хозяйских овец, — связывала им ноги и сжимала их между колеи. Интересно, как Андра свяжут. Они весело переглянулись, сдерживая смех. С наспех вымытыми пород молитвой личиками и с гладко причесанными волосами дети выглядели преображенными, сама мать едва узнавала их и широко улыбалась.

Андру трудно было уместиться на полене, длинные ноги пришлось согнуть и обхватить руками, чтобы упереться в колени подбородком. Малыши, издеваясь, топтались на месте; рассердившись, он оскалил зубы и перекосил злые глаза. Но это не помогло, ведь он не мать — та не любила шуток.

— Нужно как следует подстричь, сегодня тебе придется пойти в Вайнели, — сказала мать, пальцами перебирая прямые волосы, концы которых были светлые, а у корней серебристо-пепельные. — Ну и пакля! Ножницы не берут!

Старые тупые ножницы стригли плохо, острые концы иногда больно кололи шею. Но так как эти три чертенка ждали, разинув рты, с блестящими от смеха глазами, Андр сделал совсем равнодушное лицо и стянул губы трубочкой, словно собирался свистеть. Ожидания не оправдались. Тале подмигнула младшим и дернула их за руки: что здесь понапрасну время терять, внизу шумела Дивая и, должно быть, взбивала пену вокруг камней, на лугу все выбоины полны водой. Надо воспользоваться удобным случаем, пока мать занята, потом вряд ли удастся. И они исчезли со двора, белые головы только мелькнули на дорожке.

Анна Смалкайс вышла из комнаты в новой полосатой юбке и широкой пестрой кофте, на ногах белые льняные чулки и постолы; платочек повязан так, чтобы волосы

можно было выпустить на лоб, медно-красный, загоревший нос блестел — должно быть, сильно натерла. Лаурин псалтырь завязан в носовой платок, но так, что золотой крест виден.

— Наш пономарь собрался в церковь, — сказал Андр.

Осиене презрительно посмотрела исподлобья.

— Как же — прошлое воскресенье пропустила, ее очередь была домовничать. Мартынь из Личей не идет, надо самой бежать, чтобы повидать хоть у церкви. Сумасшедшая девка! Если бы он хотел жениться, то не отпустил бы ее в Юрьев день.

— Мартынь из Личей не может жениться. — Все дела волости Андр знал хорошо. — Пока мать жива, ни одна девушка не пойдет за него.

— С ней, конечно, ни одна невестка не выдержит. Поэтому Мартынь и стал такой сволочью. В церкви бывает каждое воскресенье, а дома что ни работница, то невеста. В этом году была Минна Петерсон, но о ней что-то теперь не слышно. С ума сошла наша Анна, бегает за ним, вся волость уже смеется.

Анна почувствовала, что разговор идет о ней. Эта Осиене сама как щепка, приличной юбки нет, меньшой еще носа сам утереть не может, а уже ждет нового… А о других злословит — лучше на глаза не попадайся. Анна вскинула голову и кашлянула, — какое ей дело, что о ней брешет какая-то жена испольщика.

Андр встал и стряхнул с брюк волосы. Мать обошла вокруг него, осматривая свою работу.

— Чуть-чуть высоко хватила и на затылке не совсем ровно, — сказала она, покачав головой, — но это ничего, скоро вырастут и сровняются.

Андр пощупал, шея казалась непривычно голой, ветер проникал до самой спины, даже на ощупь чувствуется, что подстрижено неровно. «Овец стричь, это она умеет, — подумал он мрачно, — но что касается волос — не мастерица. Не хватило духу пойти к портному Ансону. Ну, что там жалеть», — он махнул рукой и пошел к реке: вчера поставил около брода вершу, может быть с высокой водой забежала какая-нибудь щучка.

У Мартыня Упита после дождя настроение приподнятое. Он не мог сидеть без дела и обрубал топором еловые ветки; плетень в цветнике Лауры местами развалился, нужно починить. До начала церковной службы это не грех, да и вообще такая мелочь — не работа. Рубил и поглядывал в сторону жилого дома — видит ли хозяйка, что он работает даже в воскресное утро.

Из дома вышел Ванаг и направился прямо к нему. Следом за ним тащился Викуль в белом овчинном полушубке, высокий и костлявый, сгорбившийся, с вытянутой шеей, лицо, как всегда, какое-то озадаченное или удивленное.

— Хозяин Викулей просит одолжить два рабочих хомута. Я не знаю, как у нас с упряжью, можем ли мы дать?

Старший батрак почувствовал себя польщенным и сразу вошел в роль.

— Разве в Викулях посев еще не закопчен? У нас все поля уже зеленеют.

— Последний овес остался, шесть пурвиет, на пригорке за яблоневым садом, — немного помявшись, выдавил Викуль. Он был неречист, и от него трудно было дождаться слова.

— Что же, рабочие хомуты сами починить не умеете? — повел плечами Мартынь.