Земля зеленая
Шрифт:
— Не давай ты им больше! Уж и так честью не доберутся до дому! Мелют всякий вздор, слушать стыдно!
Но Ванаг строго отстранил ее локтем.
— Ничего ты не понимаешь!
Всю бутыль все же не вынес, а отлил, чтобы осталось на два стакана. Когда вернулся, все притворились, что не видят ни бутыли, ни хозяина, только шорник не удержался и прошептал в восторге:
— Ну и хозяин Бривиней!
Мартынь Упит кричал на всю комнату:
— Почему Бривинь не может быть старшиной! Разве Волосач повенчан с волостью?
Мартынь Ансон выглядел более важным, чем обычно.
— Мне думается… волость выбирала, волость и сбросить может.
— Тогда волость хоть раз получит честного старосту, — сказал
— Что я! — смиренно отозвался Ванаг, мешая в стакане. — Мне эта честь не нужна.
Старший батрак так ударил всей пятерней по столу, что ногти стукнули, как подковы о камень.
— Не вам нужно, а волости. Вам не придется Волосача спихивать, мы его снимем, для этого мы здесь!
Ну и пошло хвастовство, планы выдвигались один смелее другого… Мартынь Упит кричал на весь стол, оба мастера позабыли вражду. Прейман толкал Мартыня Ансона в бок, а тот, не замечая, напряженно обдумывал, как бы вернее спихнуть Волосача.
Неплательщики подушной подати — в волости это была сила, они выбирали и сбрасывали старшин, они выбирали присяжных. Старший батрак больше всего надеялся на своих друзей, которых у него было немало. Рейнъянкиня достаточно угостить стаканом грога, чтобы он один всех даугавцев уговорил. Осис думал, что не следует пренебрегать и нищими, которых вши заедают, и они, скитаясь по дворам и попрошайничая, клянут каждого старшину и каждого писаря.
Прейман уверял, что половина всех межгальских хозяев его родня, и ему стоит только заикнуться… Ванаг слушал усмехаясь, не пропуская ни одного слова.
Лизбете заперла шкафчик, а ключ спрятала в карман, прикрыла двери, чтобы весь свет не слышал этих глупостей. Но двери снова приоткрылись, и в них показалось разгневанное лицо Осиене, она, кивая, звала мужа, из-за ее юбки высунулись две косматые кудельные головенки. Тележник прошел в заднюю комнату и лез к Лауре со стаканом грога. Она сердито и резко отказывалась, он обиделся и, шатаясь, поплелся обратно. Выпил сам, поставил пустой стакан на стол и, опершись коленями на лавку, хотел вынуть носовой платок — вытереть подбородок, но под руку попались две бумаги: одна синяя пестрая, другая чистая белая; смотрел широко раскрытыми глазами и никак не мог понять, откуда они у него. Прейман хотел было встать, перекинул кривую ногу через скамейку и так остался сидеть, как в седле, — палка упала под стол, никак не достанешь. Осис убеждал Мартыня, что при честном подсчете подушная подать может быть меньше трех рублей, а тот держал его за рукав и кричал, что за всю силагайльскую часть волости можно ручаться — будут стоять за Ванага. Калвица слушаются все испольщики, и с хозяевами он тоже умеет разговаривать.
Лаура вышла во двор, от дыма и крика у нее разболелась голова. Лизбете давно уже гневно кивала Ванагу, чтобы он встал наконец и кончал эту пирушку. Но хозяин прислонился спиной к станку и погрозил кулаком тележнику:
— А ты смотри, чтоб была! До пожинок телега должна быть готова!
— Для вас, господин Бривинь… если я дал слово! Как гвоздь! — Его язык совсем одеревенел и заплетался; даже удивительно: Мартынь Ансон говорил теперь, как все дивайцы, позабыв все тонкости произношения. — Для Силагайла было уже закончил, да в среду пришлось идти в лавку. Катерина все время за чайником проводит, столько нужно сахара, что волос на голове не хватит. Земит может заднюю ось на своей старой телеге лозой связать — по кочкам, что ли, ему ездить; да и колеса у него еще достаточно крепкие. А если нет — пусть в шапке навоз выносит. Если я господину Бривиню дал слово…
— Ты сегодня материал заберешь пли Мартынь привезет его завтра?
Какое завтра! Мартынь Ансон не может лодырничать до обеда и ждать, пока привезут. Сегодня же! Новые размеры — есть над чем подумать!
Старший батрак впряг кобылу в телегу и подъехал к клети.
Прощание не получилось таким торжественным, как хотелось Мартыню Ансону. Господину Бривиню два раза потряс руку, а Осису совсем позабыл. Осмотрелся, где Лаура, но та только высунула голову из калитки своего цветника и не вышла, так и не попрощался с нею. Три батрачки подхватили его под руки и, смеясь, втолкнули на воз. Мастер даже не сообразил: потянуть за козырек и поблагодарить за честь пли рассердиться за неуместную шутку. Тростниковый мундштук все время держал в зубах, с большим трудом чиркнул и зажег спичку, втянул через пустой мундштук глоток горького дыма и, решив, что все в порядке, начал усердно чмокать губами.
Прейман ковылял вниз по ложбине, шатаясь из стороны в сторону, сердито тыча палкой то спереди, то сбоку и проклиная землевладельцев, которые не удосужились убрать с дороги камни, — человек может стать калекой. Хозяйка Бривиней вынесла из клети увесистый мешок и заботливо положила сверху на поделочный материал.
— Ты присмотри, чтобы не рассыпался, — наказала она. — Там разная мука и хороший кусок мяса, — чтобы Катерина не говорила, что ты, работая на нас, ешь их хлеб.
Кучер сидел, гордо вытянувшись, как на козлах перед барином, туго держа вожжи в вытянутых руках. Лицо необычайно торжественное, а в глазах, когда он оглянулся, искрился смех.
— Ну, держи, барин, фуражку, сейчас моя кобыла понесет!
И, покрутив вожжами, крепко стегнул лошадь по гладкому, блестящему крупу. Возмущенная такой глупостью, что гонят рысью вниз по круче, Машка сердито махнула хвостом и рванула. Грохоча, гремя и подбрасывая мастера, воз с поделочным материалом понесся вниз по ложбине. Но кобыла не была настолько сумасшедшей, чтобы рысью бежать через мост, оглянулась с упреком и пошла тише, чтобы подковы не соскользнули с круглых бревен моста. Кучер обернулся и остался недоволен: мешок с мукой не рассыпался, как следовало ожидать, мастер удержался в телеге, ухватившись обеими руками за доски, тростниковый мундштук крепко зажат в зубах, только фуражка съехала набок, он ее поправлял и старался сесть повыше. Когда свернули на большак, Мартынь снова пустил Машку рысью. Тележник покачивался, но держался молодцом, мешок из предосторожности сжал между ног и даже пощупал его. Нащупав кусок мяса, он почувствовал особый прилив гордости.
— Ругают меня, этакие нищие! Целый день за чайником сидит, сахару не накупишься… Разве я ваш хлеб ем? Мне думается, я ем свой хлеб…
Осиене повязала вокруг шеи Андра свой белый платок и дала Тумака в спину:
— Что ты согнулся, как Мартынь Упит? Отец в твоем возрасте держался прямо, как струна. Альма в Вайнелях подумает, что какой-то старикашка пришел в гости.
Сейчас Осиене была в хорошем настроении. Радовался и Андр, что хоть раз за эту весну вырвался на волю. Он и раньше охотно ходил на хутор Вайнели, Иоргиса Вевера не боялся. Выпрямившись, как струпа, улыбался, пока мать его осматривала.