Земля Жар-птицы. Краса былой России
Шрифт:
В России мужчины, а не женщины, умели ловко носить на головах разные предметы — горы апельсинов, целые лотки с яйцами и даже корыта с водой, наполненные живой рыбой, не проливая ни капли. Вдоль каналов и улиц бродили продавцы обуви и лубков из Москвы; торговцы-татары расхваливали яркие шелковые платья; взад-вперед расхаживали, предлагая свои услуги, мастеровые; разносили капусту и петрушку, говядину и куриное мясо; встречались торговцы игрушками и бюстами греческих философов и даже продавцы певчих птиц, с ног до головы обвешанные клетками. Крики: «Булочки! Булочки! Пшеничные, поджаристые!», «Чудесная крупная слива!», «Прекрасные фиалки, гвоздика, герань!», «Пироги, пироги с карпом! С горохом! С грибами!», «Леденцы!», «Мы продаем всякую всячину! Кто купит? Мы продадим!», — были своеобразной музыкой улиц.
Более шести месяцев город лежал замерзшим подо льдом и снегом, солнце показывалось всего на несколько часов в день. Санкт-Петербург расположен на той же
В декабре, самом темном месяце года, никакие ухищрения не могли помочь садовникам, но как только в январе и феврале появлялись первые лучи солнца, в продаже сразу можно было увидеть свежий парниковый шпинат и салат. Коль отмечал, что к середине марта спелая клубника и черешня появлялись в витринах лучших фруктовых магазинов Невского проспекта, — правда, в эту раннюю пору столь же дорогие, как жемчуг. В конце марта поспевали бобы и абрикосы, а после того, как сходил лед, суда завозили в российскую столицу инжир и апельсины. Совершенно неясно почему, но, к удивлению Коля, в Санкт-Петербурге южные фрукты появлялись раньше и были дешевле, чем в немецких городах.
Коль 28 февраля посетил царские теплицы и оранжереи бывшего Таврического дворца князя Потемкина и увидел там тридцать помещений самых разных размеров, заполненных цветами, овощами и фруктовыми деревьями. Виноградные лозы были высажены низкими рядами и уже начинали цвести; предполагалось, что виноград поспеет к началу июня, «две с половиной тонны». На других аллеях росли абрикосовые и персиковые деревья, усыпанные цветами. За всеми растениями ухаживали очень тщательно: ожидалось, что к концу мая снимут 20 000 спелых абрикосов. Здесь находились также 15 000 горшков с земляникой, 6 000 горшков с бобами и 11 000 горшков с левкоями и другими цветами.
Специальные теплицы для вишневых деревьев, подобные тем, что во Флоренции использовались для выращивания апельсинов и лимонов, можно было держать открытыми лишь в летние месяцы. Некоторые состоятельные русские имели в своих поместьях такие теплицы с застекленными крышами и деревянными стенами из просмоленных бревен.
Готье отмечал, что, в отличие от Франции, в Санкт-Петербурге или Москве, казалось, не существовало понятия сезона для овощей, так как зеленый горошек и бобы появлялись на столах даже в разгаре зимы; русские так же любили фрукты, как немцы — шоколад. В 1858 году во время прогулок по Невскому проспекту Готье проходил мимо фруктовых магазинов, заваленных ананасами и арбузами. Яблоки продавались на каждом углу, а апельсинами торговали вразнос. Огромное количество фруктов привозили в Петербург издалека: виноград — из Астрахани и Малаги, яблоки на судах из немецкого города Штеттин. Горы яблок доставляли также из Крыма, где татары выращивали их в огромных садах, развозя затем по всей России в длинных обозах. Любимым фруктом как в Москве, так и в Санкт-Петербурге было «стеклянное яблоко» — белый налив — сорт, встречавшийся только в России. Это яблоки круглой формы с прозрачной, как стекло, зеленой кожурой, сквозь которую просвечивает мякоть плода. «Просто восхитительно», — писал Коль, — «есть такие спелые стеклянные яблоки в волшебные сумерки русского летнего вечера».
Летом огромное количество ароматной клубники завозили из Финляндии и Эстонии. В России в изобилии росли ежевика,
Фруктовые магазины были разбросаны по всему городу, а десяток самых шикарных из них находился на Невском проспекте. Продавали не только свежие, но и консервированные фрукты, так как русские увлекались приготовлением из местных ягод самых разных варений и повидла. Коль писал, что «в Санкт-Петербургском фруктовом магазине имеется также много разновидностей ягодных джемов в бочонках и горшках, как в аптеке лекарств». Существовал обычай — особенно в купеческих семьях — подавать гостям после обеда на серебряном подносе вазочки с вареньем, которое гости брали ложечками и запивали чаем. В витринах фруктовых магазинов красовались «сушеные груши и сладости из Киева, повидло, московское варенье и ягоды, американские цукаты, татарская халва, русская ягодная пастила, изюм, миндаль и инжир из Смирны, крымские орехи и сицилийские апельсины… вся Россия была заполнена курагой и персиками с Кавказа и из Персии».
Владельцы фруктовых магазинов, так же как и везде, любили показывать свой товар лицом. Они самым искусным образом расставляли в витринах фрукты, варенье в стеклянных банках и коробки с конфетами. Их укладывали так, чтобы получались замки, арки, стелы. Соблазнительные пирамиды фруктов размещали перед входом в магазин или выкладывали из них на полках различные фигуры. Среди фруктов и варений размещали яркие стаканы, наполненные сверкающими леденцами или сиропом. Такие высокие стаканы, напоминавшие колонны, покоились на основании из сладостей, которые служили им пьедесталами, а на самом верху красовались ананас или дыня. Везде, где только можно, вставляли букетики цветов, маленькие кустики клубники или крошечные вишневые деревца с плодами.
Спрос россиян на растения и семена был очень высок. В Санкт-Петербурге огромные рынки, похожие на цветочные базары Парижа, отводились специально для продажи рассады и саженцев. Левкои, розы, апельсиновые деревья и магнолии можно было купить или взять напрокат на вечер, чтобы украсить праздничный стол или танцевальный зал. Пол-России снабжалось растениями из-за границы и выведенными в Петербурге. В непрерывных схватках с силами природы петербургские садоводы добились таких высоких результатов, что они непременно, по словам Коля, получали в награду если не лавры, «то уж по крайней мере вишню, клубнику и розы».
Процветающая торговля растениями имела объяснение: русские очень любили украшать свои дома и квартиры, особенно зимой, различными зелеными растениями и цветами. Этот обычай удивлял и приводил в восторг посещавших Петербург иностранцев. Виктор Тиссо, французский журналист, путешествовавший по России в 1893 году, отмечал: «Даже в самом бедном деревенском трактире можно было увидеть цветы. Часто номера гостиниц оклеивали обоями с изображением плюща в кадках». Квартиры петербуржцев были просто заполнены цветами. Одна английская леди писала: «Здесь в каждой гостиной цветы: гелиотроп, жасмин, розы и вьющиеся растения». Готье восклицал: «Цветы! Это поистине русская роскошь! Дома переполнены ими! Цветы встречают вас у дверей и взбираются вместе с вами по лестнице. Гирлянды ирландского плюща обвивают перила, на лестничных площадках стоят жардиньерки, вокруг магнолии, кусты камелий и орхидеи, похожие на бабочек, слетевшихся на свет лампы. В хрустальных вазах на столах — экзотические цветы. Тут они живут, как в теплице, на которую и похожа русская квартира. Снаружи — северный полюс, а внутри вам почудится, что вы попали в тропики.»
В этих заполненных цветами квартирах с большими комнатами можно было заблудиться. Готье в 1858 году отмечал: «Наши парижские архитекторы, которые любят проектировать «ульи», могли бы поместить всю квартиру, даже двухэтажную, в один петербургский салон». Вестибюлю уделялось самое серьезное внимание, ибо всю тяжелую верхнюю одежду, шубы, шапки, калоши и отороченные мехом боты хранили именно там. В комнатах было очень жарко; их отапливали огромные печи, в которых сжигали березовые дрова. Двойные окна позволяли обойтись без ставней, но по вечерам их закрывали тяжелыми портьерами. Мебель, по словам Готье, была более громоздкой, чем во Франции, с необъятными кожаными диванами, пуфами и медвежьими шкурами вместо ковров; иногда небольшие чучела бурых медведей заменяли скамеечки для ног. Здесь всегда имелся особый уголок, зачастую отгороженный ширмой, где хозяйка дома принимала своих гостей. Комнаты обычно соединялись друг с другом с помощью раздвижных дверей. Помещение спальни не играло столь важной роли для русских, как для европейцев. Готье писал: «Русские, даже из высших слоев общества, остаются по сути кочевниками и не испытывают особой привязанности к своим спальням. Они ложатся спать там, где окажутся, иногда прямо в верхней одежде на тех больших зеленых кожаных диванах, которые можно встретить в каждой комнате.»