Земля
Шрифт:
— Верно сказано, Лонгиноз, молодым не до сна. Ну что, понравился вам канал, вырытый вашим женихом?
— Очень понравился. Даже у Риони нет такого русла.
— Вот закончим канал, и поселитесь вы здесь с Учей. Сыграем свадьбу, а там, бог даст, и детки пойдут... Я был на вашем участке, Уча, твой напарник идет вперед, что танкист. Впрочем, ведь это так и есть.
— Теперь все так работают, товарищ Васо.
— Да, дочка, правильно ты заметила: я по всей трассе проехал — драгеры повсюду от души работают, — поддержал Цию Васо.
— И
— Молодцы, теперь и вправду нельзя работать иначе.
— Вот мы и стараемся, товарищ Васо, — сказал Уча.
— Все только так должны поступать и думать. Хорошо вы трудитесь, спору нет, но можно ведь и лучше работать? Ну, в путь, Лонгиноз, больше нам задерживаться нельзя. Прощайте, друзья. Я должен к Антону Бачило наведаться. Что-то давненько не покидает твоей кабины переходящее Красное знамя, не слишком ли оно у тебя загостилось? И что это с Бачило произошло?
— А наша бригада и не собирается уступать знамя, товарищ Васо, — сказал Уча.
— Вот и отлично. Замечательно, — заблестели глаза у старого инженера.
Затрещал мотор, и мотоцикл, резво сорвавшись с места, понесся прочь. Он летел без дороги, оставлял за собой шлейф пыли и гари.
— Откуда только силы берутся у старика?! — с изумлением спросила Ция. Ее волосы и ресницы покрылись густым слоем пыли.
— Дело ему силы придает, вот откуда! — сказал Уча.
И, взявшись за руки, они продолжали свой путь по дамбе.
Цисана Цинцадзе стояла в кабине «Пристмана». Антон работал и одновременно ухитрялся разговаривать со своей невестой, которую не видел вот уже две недели.
— Надо бы забрать знамя, — говорил Антон. — Пора уже вроде. А то Уча так к нему привыкнет — не отобрать.
— Какое это теперь имеет значение, где будет находиться знамя? Люди только о войне и говорят, а ты все за знамя борешься, — с упреком выговаривала жениху Цисана. — Может, поженимся, а то, не ровен час, и вправду война начнется.
Антон от неожиданности выпустил из рук рычаг и повернулся к Цисане. Он явно не был готов к такому повороту разговора.
— Ты шутишь, наверное, да?
— Какие же тут шутки! — От обиды у Цисаны слезы навернулись на глаза. — Значит, наш брак ты воспринимаешь как шутку?
— Но мы же решили пожениться в день открытия канала. И Уча с Цией сыграют свадьбу тогда же.
— А если до того начнется война?
— Вот потому мы и работаем не покладая рук.
— Кому теперь нужна эта земля? — сказала Цисана и тут же увидела мотоцикл Лонгиноза, вынырнувший из-за поворота. — Васо Брегвадзе к нам едет. Принесла нелегкая старика. И чего он мечется в такую жару? Я выйду. Нехорошо, если он меня в кабине увидит.
— Что это ты еще выдумала — нехорошо! Брегвадзе знает, что ты моя невеста. Останься здесь.
Васо Брегвадзе увидел Цисану.
— Видишь, Лонгиноз, и к этому тоже невеста пожаловала.
На всем протяжении трассы канала кипела работа. Ни у кого не было даже
Этими работами руководил Спиридон Гуния. Все его старания к заметным успехам не приводили, и вообще Спиридон не разделял энтузиазма Васо Брегвадзе...
Серовой подоспела пора уйти в декретный отпуск, но она всячески оттягивала его. Врачи строго-настрого запретили ей ездить в Корати. Не мудрено, ибо тряска в машине по бездорожью могла дорого ей обойтись. Но расстаться со стройкой у нее не хватало духу.
Целыми днями просиживала Серова в управлении. Чувствовала она себя неважно, но старалась не показать виду. Ко всему еще добавлялся страх перед скорым призывом Важи в армию. Всегда веселая и неунывающая, она замкнулась в себе, стала неразговорчивой и грустной. Беременности она стыдилась и всячески избегала показываться на люди. «Куда мне с таким животом на стройку соваться, засмеют», — думала Серова, но и усидеть дома была не в силах.
Галина Аркадьевна как могла скрывала от Важи, Русудан и Петре свое состояние. Только придет, бывало, с работы, тут же уединится в спальне, чтобы ее озабоченность и угнетенность не бросились в глаза близким. Уже с юности привыкшая к самостоятельной жизни, она тем не менее даже представить себе не могла, как будет жить, чем станет заниматься после отъезда Важи и, что самое страшное, как она переживет долгую разлуку с любимым человеком. Тетя Русудан и дядя Петре конечно же постараются скрасить ее жизнь без мужа, но ведь Галину Аркадьевну заботила вовсе не собственная судьба, а то, что будет с Важей, начнись война.
Русудан и Петре все прекрасно видели и замечали, и это еще больше привязало их к невестке. Что и говорить, несладко приходилось старикам, тревога не покидала их ни днем ни ночью, но боязнь обнаружить свои чувства перед племянником и невесткой заставляла их крепиться.
Если подумать, Галина Аркадьевна жила с ними без году неделю, но даже этого небольшого срока вполне хватило им, чтобы полюбить ее как родную дочь. Старики нашли в ней много общего с собой, и их существование наполнилось новым содержанием. И вот теперь Важа, который сблизил и связал их с этой еще вчера чужой женщиной, собирался покинуть дом, и кто знает, возвратится ли он когда-нибудь еще.
Эти тягостные думы вконец извели стариков, и они места себе не находили. Привыкшие во всем и всегда делиться друг с другом, они старались побороть свои страхи в одиночку, но удавалось им это плохо. Ведь Важа был их единственной надеждой и опорой, и, случись с ним что, вся их дальнейшая жизнь навсегда утратила бы основу и смысл.
Их переживания усугублялись мыслью о том, что такая же судьба ждет миллионы людей по всей стране. Война была общей бедой для всех, а общая беда, как известно, сближает даже незнакомых людей...