Земляничный год
Шрифт:
И сама Каролина выглядела бледной.
Ее худенькое личико не было сейчас окружено копной блестящих черных волос – у нее вообще не было волос. Только голубая косыночка с рисунком в виде цветков граната.
Эва погладила худую, почти прозрачную руку подруги, поправила ей подушку и укрыла одеялом.
– Я задействовала много людей, понимаешь, Каролинка? Студенты, абитуриенты и выпускники, военные, полицейские – и не только. Это вообще приобрело общенациональный размах. По всей стране! Я видела, как в очереди, чтобы сдать кровь, стояли женщины и девушки. Мне рассказывала одна моя подруга еще со школы, что многие ее коллеги вместо обеденного
– Ладно, Эвушка. Даже если не мне, то другим это поможет. Ты знаешь, что двоим из моего отделения таким образом уже сделали пересадку? Двое – и это только за одну неделю! Это же чудо! И это твоя заслуга. Эвка, ты вообще понимаешь, что ты спасла жизнь, как минимум, двоим людям?!
Эва покачала головой, слишком взволнованная, чтобы отвечать.
Сама она все это время думала исключительно о Каролине и сражалась за нее – но ведь эта акция, в которой участвовали родственники и знакомые больных, действительно могла вернуть надежду и жизнь многим из этих больных!
– Слушай, – она снова поправила подушку своей больной подруге, – ведь они нашли… моего двойника. Мою родственную душу.
– Что это значит? – с удивлением приподняла брови Каролина.
– Ну, кого-то, кому нужен мой костный мозг. Я очень рада, и еще… я очень боюсь.
– Ну так это понятно и естественно, Эвушка, – Каролина убрала с лица Эвы прядку волос таким нежным жестом, каким могла это сделать, пожалуй, только мать. – Это же операция. И довольно болезненная. Ничего приятного в ней точно нет. Но… Ты же ведь беременная! Беременным не делают пункций и не разрешают им быть донорами!
– Вот именно. Вот именно этого я и боюсь. Не операции! А просто… я не уверена, что моя родственная душа дождется пересадки. Черт, да я простить себе не смогу, если в июле, уже после родов, вдруг окажется… – Эва покачала головой.
– Эва, я думаю, твоя родственная душа тебя дождется.
Каролина старалась, чтобы в ее голосе звучала уверенность, но она не чувствовала этой уверенности – она слишком хорошо знала, что жизнь каждого больного этой болезнью висит на волоске и может оборваться в любую минуту. Больные с лейкемией благодарят Бога за каждый прожитый день. Ведь каждый новый день приносит им надежду, что именно сегодня найдется донор, что есть шанс на спасение, что они будут жить. Но каждый день в отделении гематологии кто-то умирает. После каждой ночи кого-то недосчитываются. Очень тяжело ждать и не терять надежды, видя вокруг только смерть и отчаяние…
Эва знала об этом.
Не раз она видела, что глаза Каролины покраснели от слез. Не раз Каролина извинялась перед посетителями, а потом отворачивалась к стене и ждала, когда сможет немного успокоиться. Они – здоровые – были по другую сторону баррикады. Они сражались за жизнь своих близких – но не за свою жизнь. И они не могли понять, что для больного самым близким становится тот, кто лежит сейчас в изоляторе, а каждая капля крови, которая перетекает из пластикового контейнера в его вены, несет в себе жизнь – как живая вода из сказки. Или не несет. И тогда остается только ждать своей смерти.
– Я надеюсь, – прошептала Эва. – Я бы в жизни не простила себе, если бы моя родственная душа… ушла потому, что
Но Каролина ее не слушала. Она лежала с вытянутыми вдоль тела руками, со спокойным, неподвижным лицом и…
– Каролина! – У Эвы волосы зашевелились на голове. Она бросилась к Каролине и припала к ее груди.
Та заморгала, открыла глаза и устало посмотрела на Эву, которая поспешно села на стул.
– Эвушка?
– Господи, Каролина, не делай так больше! – У Эвы так тряслись руки, что она не могла достать из сумки платок.
– Да что такое-то?
– Я же думала, что ты умерла! Ты лежала такая… такая прекрасная… Как Белоснежка в этом своем хрустальном гробу!
Каролина с усилием улыбнулась.
Она не хотела говорить этого подруге, не хотела ее пугать, но на самом деле чувствовала она себя очень плохо. Это была ее восемнадцатая химия. Восемнадцать месяцев борьбы со смертельным врагом. Еще только полгода – и… конец. Она выпишется из больницы, попрощается с другими пациентами, с которыми успела подружиться, с врачами и медсестрами, которые стали ее семьей, с волонтерами, которые несут больным улыбку и доброе слово… и будет ждать. Неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом она будет ждать свой подарок судьбы: костный мозг своей «родственной души», как выражалась Эва. Или – рецидива болезни, который будет означать смерть.
Каролина посмотрела в испуганные глаза своей подруги и снова улыбнулась:
– Где ты видела лысую Белоснежку?
Эва шла по заснеженному лесу, тихая и задумчивая.
Ее мохнатым бандитам это не мешало, они скакали по пушистым сугробам по обеим сторонам тропинки, как щенки (ведь они и были щенками), а вот Витольд, который составлял им компанию на этой прогулке, то и дело посматривал на Эву, но молчал, ожидая, когда она заговорит первая.
Солнце светило ярко и радостно как ни в чем не бывало. Как будто трескучий мороз – в который уж раз за эту зиму! – не остановил движения электричек, из-за чего Эва сегодня не смогла поехать на работу. Как будто в пятидесяти метрах от Земляничного дома не замерзла насмерть косуля, которая ночью не смогла выбраться из сугроба, ослабев от голода и холода. Если бы только Эва застала ее живой…
Слезы снова вскипели на глазах Эвы. Вид мертвого животного с открытым в последнем крике о помощи ртом и испуганными глазами был просто ужасен… невыносим…
– Я заказала сено. – Эва решительно вытерла слезы с глаз, потому что они начали замерзать и превращаться в сосульки. – На машине мне его никто везти не согласился, поэтому мне пришлось заказывать еще и телегу с конем. Вот тебе и цивилизация! Представляешь: мы скоро на Марс полетим, а не можем помочь голодающим и погибающим животным только потому, что дороги снегом засыпало! До чего же поганый этот мир!
Витольд слушал ее молча. Он уже достаточно хорошо изучил свою подругу, чтобы понимать, что за этими слезами и этими словами скрывается нечто большее, чем она хочет показать.
– Что случилось? – наконец решился спросить он. – Чем ты расстроена? Что-то с ребенком?
– Не-ет… – Эва покачала головой, закусила губу, подумала пару секунд, словно сомневаясь, стоит ли говорить, а потом выпалила: – Папочка пропавший нашелся.
Витольд почувствовал себя так, словно ему хорошенько вдарили промеж глаз. Заморгал и перевел недоуменный взгляд с заснеженной тропинки на лицо девушки.