Земляничный год
Шрифт:
Вор как раз открыл входную дверь, вынес на крыльцо коврик и начал его энергично вытряхивать.
У Эвы все выпало из ослабевших рук – и фонарь, и топор.
– Бабушка! – крикнула она с облегчением и со злостью одновременно. – Что ты тут делаешь?!
Старушка улыбнулась при виде своей встрепанной внучки.
– Порядок навожу, – ответила она, как будто все это было самым нормальным и естественным на свете.
Впрочем, так оно и было.
– Ты меня напугала! Я думала, что кто-то вломился в мой дом, поймал собак и…
– Я хотела предупредить,
Вот так как-то, легко и совершенно естественным образом, баба Зося появилась в Земляничном доме.
Впервые со времен детства в доме бабушки Эва почувствовала себя в безопасности. И, ощущая невыразимую любовь и теплую заботу кого-то, кого любила сильнее всех на свете, она медленно-медленно начала оттаивать и расцветать, хотя до весны было еще очень далеко.
Она начала есть. Цвет лица ее изменился и стал свежим и нежным, а глаза заблестели. Волосы, ломкие и тусклые, больше не нуждались в каких-то дорогущих чудо-средствах, шампунях «сто-двадцать-восемь-в-одном», состоящих из кучи непонятных полимеров и витаминов, – теперь, как в старые времена, им хватало для блеска и силы того, что Эва, не торопясь, съедала в обществе бабушки, не на бегу: обед из двух блюд плюс салат из сырых овощей и компот из сухофруктов, который Эва очень любила, а еще стакан молока с медом и маслом на ночь – этот запах всегда возвращал ее во времена безоблачного детства на улице Кошиковой.
Она начала хорошо спать. В мягкой и приятно пахнущей постели, потому что бабуля не признавала никаких там новомодных добавок и прочей «блажи», которые хоть и удобны, но делают белье жестким и неприятным для прикосновений, а какая же постель без картофельного крахмала и чтобы потом обязательно как следует отгладить утюгом… Поэтому Эвино белье с добавлением синтетики безжалостно было отправлено на чердак радовать моль, когда та очнется от зимней спячки, а этажом ниже Эва засыпала на белоснежной, мягонькой, обшитой кружевом подушке, под таким же одеялком, которые бабуля привезла из дома.
Эва начала гулять. Если раньше она проводила все выходные и свободные от работы дни, закутавшись в плед и то и дело засыпая над книжкой, – теперь они с бабушкой и мохнатыми бандитами ходили по заснеженному лесу. Сначала за компанию, потому что старушка одна боялась, а потом – из удовольствия. Собаки, которые сразу полюбили новую жительницу Земляничного дома, были теперь в два раза счастливее.
– Ты не спрашиваешь, чего это я тут у тебя вообще делаю, – заметила баба Зося во время одной из таких прогулок.
– Я спросила! И ты ответила, что наводишь порядок – и это было совершенно логично и к тому же правда.
– Ну да… – засмеялась старушка, но тут же посерьезнела: – Ромуальд, – она имела в виду отчима Эвы, – все твердил, что ему надоело кормить дармоедку, то есть меня…
– Он так говорил?! – Эва остановилась посреди тропинки, прижав руки к груди.
– Именно
– Ах мерзавец! Ведь ты же отдавала ему всю свою пенсию!
– Отдавала. Просто понимаешь… я тут захворала немножко – сердце прихватило, и на лекарства уходили почти все мои скромные доходы, поэтому Ромуальду-то уже ничего почти и не перепадало от меня…
– Но он обязан тебя содержать!
– Нет, не обязан, Эвушка, и ты прекрасно об этом знаешь. Это чужой человек…
– Но это муж твоей дочери! Твой зять!
– Он мою дочь женой не признает, а уж что касается меня – так тем более я ему никто.
– И отлично!
– Что отлично? – забеспокоилась баба Зося. – Отлично, что зависим мы от его милостыни?
– Нет! – Эва засмеялась, хотя ей было не до смеха. – Отлично, что он так сказал, негодяй такой, потому что из-за этого ты приехала ко мне сюда и тут уже и останешься, правда ведь, бабуля? – Девушка умоляюще смотрела в голубые глаза бабушки, от волнения полные слез.
– Да останусь, внученька, останусь, потому что куда уж я денусь? На Кошикову я не вернусь, потому что содержать шестьдесят метров жилплощади никак не смогу. А началось-то ведь все с того, что я не захотела отписать квартиру его сыну. А я, если бы у меня были хоть какие-то средства на ремонт, уж скорее собственной дочке ее отписала, чтобы ей не приходилось приживалкой-то у собственного мужа ходить.
У Эвы в голове забрезжила идея.
У нее были деньги Анджея за книгу, отложенные на черный день…
– Маме тоже не по карману содержать ту квартиру, – осторожно начала она.
– Э, ты недооцениваешь собственную мать! – баба Зося погрозила ей пальцем. – У твоей мамы никогда в жизни не было ничего своего. Если бы она получила Кошикову, которую любит так же, как ты, – уж она бы смогла привести эти руины в порядок. Там сейчас в общем-то почти можно жить, нужно только потолок отремонтировать, убрать грибок в комнатах и кухне, сменить внутри все, отреставрировать паркет, ванну заменить – и дом был бы таким же красивым, как раньше.
Эва с ностальгией вспомнила трехкомнатную квартиру на Кошиковой, в которой проживало несколько поколений ее предков. После войны дом был национализирован, туда поселили жильцов, которые мало заботились о дубовом паркете или о резной мебели.
Баба Зося и мама с маленькой Эвой занимали комнату с южной стороны. Небольшую, но очень солнечную. Светло, тепло, запахи с общей кухни и птичий гвалт за окном – таким было короткое, но очень счастливое детство Эвы.
А потом настало время Ромуальда Л. Мрачное время для маленькой девочки и ее матери. А когда пришла свобода и жильцов выселили, старушка была уже не в состоянии содержать квартиру на свою скромную пенсию учительницы, поэтому в конце концов с болью в сердце закрыла Кошикову на четыре оборота ключа, чтобы стать приживалкой у зятя. И тогда для нее тоже наступило темное время, которое продолжалось бы до конца ее жизни, если бы не… маленький беленький домик. Земляничный домик. И любимая внучка.