Земляничный год
Шрифт:
– Я думаю, что это надо печатать. Это блог одной девушки. Ирландки.
– «The Last First Day». «Последний первый день», название хорошее. Расскажешь мне вкратце? У меня нет времени ни на что, а тем более на чтение.
– Тридцатилетняя девушка узнает, что неизлечимо больна. Ей остается полгода нормальной жизни, а потом она начнет умирать…
– Мамуль, люди не любят читать об умирающих тридцатилетних женщинах! Они предпочитают что-нибудь про одиноких женщин с Манхэттена, юристок или журналисток, для которых жизненно важной и насущной проблемой является то, что надеть на свидание вечером…
– Дай мне договорить. Это
– Ну и?! Что дальше?! – Эву эта повесть захватила целиком. Если еще она написана хорошим языком…
– Ну и ничего. Блог кончается сообщением, что Сесилия послезавтра летит в Кабул.
– А, точно. Я забыла, что это блог. А связь с автором у тебя есть?
– Я ей написала несколько писем на емейл, но она не ответила. И комментарии к этой записи, которых там множество, оставила без ответа – а обычно она всегда общалась с читателями. Это очень умная и образованная девушка.
– Мамуля, я нанимаю тебя как частного детектива. Попробуй найти если не Сесилию, то кого-нибудь из ее родных. Блог, как я вижу, ведется от ее настоящего имени. И что-то мне подсказывает, что это будет просто хит.
Она проснулась вся в холодном поту. От ужаса. Несколько секунд хватала ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание и неотрывно глядя в изголовье кровати, где только что стояла она.
«Эта Михалак».
В этот раз одетая в черное с ног до головы, без разбавляющих эту черноту ярко-красных пятен, она стояла напротив Эвы, а Эва… она лежала, вытянувшись, на кровати, вся в каких-то проводках и капельницах, и знала, что умирает. Каждый вдох был борьбой за жизнь, каждый удар сердца причинял физическую боль. И в то же время – облегчение, что оно все еще бьется. Каждая капля лекарства, попадающая в вены, давала чуть-чуть надежды…
В руках «эта Михалак» держала большие песочные часы из красного дерева, в них сверху вниз сыпался золотой песок. Последние песчинки. И чем меньше их оставалось, тем тусклее было их золотое свечение.
– У твоей родственной души осталось мало времени, – произнесла женщина с не присущей ей обычно суровостью, глядя на Эву, которая уже не была Эвой, а была отчаянно
Эва-не-Эва вдруг сделала глубокий вздох, захлебнулась, закашлялась, пытаясь втянуть в себя воздух, но легкие ее заполняли лекарства. Кровь. Она душила ее.
Михалак склонилась над ней. В глазах ее теперь была только бесконечная печаль.
– Именно так умирают от лейкемии. Не допусти, чтобы такое случилось с твоей родственной душой.
Она провела рукой по глазам замершей от ужаса Эвы и закрыла ей веки.
Эва проснулась с криком и провела остаток ночи, бессмысленным взглядом всматриваясь в то место, где стояла ее ночная гостья.
В офис она приехала едва живая. Анджей уже ждал ее. По выражению его лица она сразу догадалась, что что-то случилось, и только одно пришло ей сразу в голову.
Каролина!
– Что с ней? Что с Каролиной?! – закричала Эва с порога.
– А что с ней должно быть? – буркнул Анджей, вешая пиджак на спинку стула. – У нее последняя химия.
Ноги у Эвы ослабели от облегчения. Каролина борется! Она жива! Она еще не умирает!
– Тогда почему ты выглядишь так, как будто тебя трамвай переехал?! – накинулась она на него, чтобы не расплакаться.
– Да ты на себя посмотри! Если у тебя ПМС – так найди себе другую жертву, а меня сегодня лучше не трогай. Я буду к твоим услугам завтра, или нет, послезавтра, а еще лучше – в следующем году.
– Но я же вижу, что что-то случилось! Почему ты не хочешь мне рассказать? – все-таки она расплакалась.
Анджей с тяжелым вздохом обнял ее за плечи и стал гладить по спине, но мысли его были где-то далеко.
– Эта химия… она не такая, как предыдущие, – начал он тихонько. Эва замерла в его объятиях, словно испуганная куропатка. – Каролина с самого начала очень плохо ее переносила. Худела на глазах, почти не спала, была так слаба, что нам приходилось носить ее в туалет на руках. Но это не самое плохое. Я думаю… мне кажется, она сдалась. Потеряла надежду…
– Что за вздор ты несешь! – занервничала Эва. – Надежда всегда есть! Каролина жива. Лекарства действуют! Донора мы найдем, нужно только время…
– Донора я нашел еще два месяца назад, – сказал он тихо.
Эва онемела.
– К-к-к-ак это? – только и смогла она выдавить из себя.
– Еще в феврале мы получили информацию, что благодаря деятельности твоего фонда найден идеальный донор для Каролины. Но, к сожалению, он до сих пор не активен…
– Как это «не активен»? Что значит – «не активен»? Так я его, к чертям собачьим, сделаю активным! Даже если мне придется водить его силком в спортзал, бегать с ним по утрам и поить его витаминами и стероидами, чтобы он проявил активность!
– Эва, не пори чушь, – прервал он ее ласково. – В этом случае «не активен» не означает мужика, который сидит в майке-алкоголичке перед телевизором с банкой пива в руках. Этот донор по-настоящему болен. И не может дать Каролине свой костный мозг, потому что для него это может стать опасным.
– Понятно, – Эва тяжело вздохнула. – И когда он будет здоров?
– Неизвестно. Это Каролину добило. Можно ждать даже полгода – если у тебя есть уверенность, что через эти шесть месяцев ты получишь вторую жизнь. И совсем другое дело – засыпать каждую ночь с мыслью, что можешь и не дождаться…