Земное притяжение любви. Сборник
Шрифт:
–Осел, вол или мул тоже не менее полезные животные, – продолжил наставления брат. – У поэта Александра Блока есть прекрасная и поучительная поэма «Соловьиный сад». Одним из ее «героев» является осел, как символ трудолюбия на фоне недолговечной любви.
Виктор на миг призадумался и произнес:
Правду сердце мое говорило
И ограда была не страшна,
Не стучал я – сама отворила
Неприступные
Вскоре после того, как отгорела любовь, хозяин услышал голос своего осла, оставленного на произвол судьбы. Финал поэмы таков:
А с тропинки, протоптанной мною,
Там, где хижина прежде была,
Стал спускаться рабочий с киркою,
Погоняя чужого осла.
Жизнь учит человека ценить то, что в погоне за мимолетным счастьем утрачивается. Коля, почаще ходи в библиотеку и читай полезные книги и тогда не только у лошади, но и у тебя по части интеллекта будет большая голова, – посоветовал аборигену Виктор. Николай внимал, раскрыв рот, ибо этот рассказ ему был в диковинку.
Глядя, как майор навьючивает на плечо вещмешок, Виктор заметил:
–А впрочем, Гена, в том, что ты повсюду носишь на рыбалку снасти, весь свой боевой арсенал, делает тебе честь, как офицеру и имеет свой резон. Видя тяжелый вещмешок, люди полагают, что это и есть наш богатый улов. Поэтому действуй в том же духе. Завтра направим свои стопы к пруду, что вблизи села Власовка. Я давеча интересовался у местных рыбаков, там водятся караси, пескари и зеркальные карпы.
–Всегда готов! – козырнул отставник, сохранивший завидную офицерскую выправку.
Солнце стояло в зените, когда мы, довольные рыбалкой с уловом отправились в обратный путь. Вскоре Лебединка с озером и аборигеном растаяла в золотистой дымке жаркого дня, но надолго осталась в памяти.
В ПОЛНОЧЬ
– Матвеюшка, а, чуешь? Вставай, – кто-то затормошил старика за плечи. Он сквозь дрему сообразил, что это голос жены Дарьи и открыл глаза, спрятанные за густыми белесыми бровями.
– Чего тебе, Даша? – уставился он на женщину сонным взглядом. – Можэ бессонница мучает?
Услыхал, что жена с трудом сдерживает рыдания. С тревогой приподнялся с постели. Заметил в полумраке комнаты ее сгорбленную жалкую фигуру.
– Горе, лихо у нас, – всхлипывала она. – Оленька, внучка занедужила. Стонет, голубушка и воды просит. Сильный жар у нее. Не знаю, что и делать?
Больно кольнуло сердце в груди Матвея. Он встал и, позабыв надеть комнатные тапочки, поспешно прошел в угол комнаты, где рядом с печкой находилась теплая лежанка. Осунувшаяся супруга с надеждой взирала на мужа. Он склонил голову над лежащей в постели трехлетней внучкой и, проведя ладонью по лбу девочки, ощутил жар и тяжко вздохнул.
– Как
Матвей насупил брови. Хотел было прикрикнуть на старуху, но увидев ее горестные, глубоко запавшие глаза, сжалился, уронив узловатые плети рук.
– Может ей чаю с малиной или смородиной от простуды дать? – допытывалась Дарья. – Или сходить к знахарке Серафиме, что снимает порчу и сглаз? У нее разные лечебные травы и настойки есть. И заговоры она знает, по наследству от прабабки магия передалась?
– Ни магия, ни травы не могут, – отозвался он, скептически относясь к ворожеям, врачевателям, колдунам и экстрасенсам, считая их шарлатанами. – В больницу ее везти надо. А то, не дай Бог, опоздаем, тяжкий грех на душу возьмем.
Старик живо оделся. Накинул на плечи старый полушубок из овчины и уже от порога крикнул жене:
– К Тихону я пошел. Может, уговорю, чтобы отвез Оленьку в районную больницу. На «Жигулях» за полчаса обернется.
На улице было темно, прохладно и сыро, как обычно, поздней осенью, в пору листопада. Моросил мелкий, грибной дождик. Матвей с трудом в кирзовых сапогах пробирался по скользкой дороге посреди улицы, где ни одного фонаря, а окна погашены.
Над уснувшим селом висели набрякшие влагой темно-свинцовые тучи, зловеще угрожавшие ливнем.
Он отыскал добротный дом Тихона Оглобли. За каменной высокой оградой с тускло сверкающими осколками стекла на гребне, чтобы пацаны не лазили в сад, тревожно стучали голые ветки грецкого ореха, яблонь, абрикос и слив. Сумрачно взирали на улицу черные квадраты трех окон с толстыми металлическими решетками. «Не дом, а крепость», – со смутным предчувствием подумал старик. В надежде, что калитка не заперта, толкнул рукою и оказался во дворе.
Встревоженный его шагами из-за гаража, гремя цепью, выбежал огромный, величиною с телка, пес. Громкий лай разорвал тишину, вспугнул ворону, дремавшую на крыше у теплой дымовой трубы. Матвей хотел окликнуть пса, но от волнения запамятовал кличку. Оно и понятно, ведь во двор Оглобли он не ходок, а тут беда заставила. Попятился к калитке, глядя на ощерившегося волкодава. Ледяной холод окатил старика при мысли, что в эти минуты мечется в жару и умирает любимая и единственная внучка. А он, как истукан, ничем неспособен ей помощь.
– Тихон! Тихон! – закричал Матвей и закашлялся, не в меру заглотнув холодный воздух. Спустя пять минут, которые ему показались вечностью, стальная дверь отворилась и желтая полоса света упала на забетонированный двор, выхватив из темени жалкую, сутулую фигуру старика, прижавшегося к ограде от разъяренного с острыми клыками и огненно-красным языком пса.
– Чего орешь, будто тебя режут как барана!? – набросился на Матвея с упреками хозяин дома и подворья. – Или глаза самогонкой залил и в чужой двор забрел? Так я сейчас Барона с цепи спущу. Он тебе даст жару, скипидару.