Земной поклон. Честное комсомольское
Шрифт:
Тут я не помню. А кончается так:
Это было давно, но как будто вчера Это было, но правда ли это? Расцветало ль надеждой и счастьем тогда Сумасшедшее сердце поэта?«Значит, - подумал Грозный, - любовь обоюдная».
– А сколько, Ольга Николаевна, таких стихов пишут наши воспитанники? Ведь большинство из них уже с восьмого класса, а иногда и с седьмого даже как-то по-своему влюблены. Не думаете ли вы, что стоило бы для
– Да, литература ближе всего связана с воспитанием, - задумчиво сказала учительница.
– Но почему, помимо общего диспута, вы предлагаете провести эту беседу отдельно с десятым «А»? И главное - срочно. Что-то случилось?
– Нет, ничего не случилось. Но родители одной девочки беспокоятся за нее. Любовь к ученику десятого «А». Просят принять меры. А какие же мы можем принять меры, когда речь идет о сложном душевном переживании девушки и парня? Только одно - постараться, чтобы чувства их были наполнены красотой, прозрачной чистотой и святостью. И это, я думаю, мы с вами сумеем.
Эх, Зойка, Зойка! Знала бы ты о том стихотворении, которое забыл в тетради своей Денис Шмыга! Как счастлива была бы ты!
А через год после окончания школы, когда по задумке своей он должен был передать тебе этот стих, Шмыга, уже будучи студентом, сочтет это теперь несвоевременным и ненужным. И ты так никогда и не узнаешь, что в те прекрасные и горькие для тебя дни «расцветало надеждой и счастьем тогда сумасшедшее сердце поэта».
18
Николай Михайлович раньше своих учеников подметил, как страсть к работе в архиве у «разведчиков» постепенно охладевала.
И вот на заседании кружка, когда в историческом кабинете Семен занял учительское место за столом, а остальные - их пришло чуть побольше половины - разместились в разных концах класса, Николай Михайлович поднялся и сказал:
– Ну вот что, друзья, в архиве мы посидели изрядно. Добыли важный документ. А теперь я предлагаю заняться поиском не бумаг, а живых людей, знавших Саратовкиных или хотя бы связанных с той эпохой. Как и где искать этих людей, с чего начинать - думайте сами.
Слова учителя, как любое значительное и новое предложение, ученики встретили молчанием. Юность ершиста. Как же хочется в эти годы наперекор мыслям и деяниям взрослых выставлять свои - противоположные. Но человек в отрочестве - в общем-то сложившийся человек, со своими особенностями, уже почти такой, каким пройдет он по жизни. Значительная встреча, конечно, может осветить, приукрасить его жизнь, и, наоборот, неверный шаг затянет в трясину. Все может быть!
Среди тех, кто собрался сейчас в историческом кабинете, конечно, были и такие, кто не очень-то любил самостоятельно размышлять. Что скажет сосед, то он и примет на веру - из чувства подражания или чтобы не оказаться в изоляции от товарищей со своими особыми взглядами. Но большинство здесь таких, кого собственные мысли захлестывают: одна еще не устоится, а уже охватывает
Молчание, как всегда, разрядилось бурей.
Семен в это время старался перекричать товарищей.
Николай Михайлович покинул класс.
– Слово имеет Ковригина! Ну, дайте же человеку высказаться, - уговаривал Семен бушующих ребят.
А Наталья стояла у доски и взывала к одноклассникам взмахами рук и сиянием глаз.
Наконец по ее виду ребята поняли, что она, как всегда, придумала что-то интересное, и смолкли.
– Кладбище!..
– таинственно произнесла она и мелом нарисовала на доске могилу и крест над ней.
– Ну, иначе это была бы не Наташка-Коврижка, - с ехидцей сказал Никита Пронин.
– Салоны… Спиритизм… Мессинг… Кладбище!
– Да, кладбище!
– крикнула Наталья.
– Похоронен-то младший Саратовкин там. И скорее всего, возле родителей…
Не успела она докончить мысль, как все повскакали с мест и были готовы сейчас же мчаться на кладбище.
И помчались. Почти сшибли с ног Дашу, которая вдогонку им послала, правда, не очень злобно: «Обормоты трахнутые!» То ли она еще видела в этих стенах! Ко всему привыкла!
А на кладбище было все как иллюстрация к рукописи Николая Михайловича. Покосившийся домишко у ворот они разглядывали до тех пор, пока не вышел сторож, прихвативший в сенях толстую палку. Он сердито и настороженно спросил:
– Чего глазеете?
А им казалось, что сейчас шевельнется занавеска и глянут на них огромные блестящие глаза Любавы. И по шатким ступеням крылечка спустится Панкратиха.
– Простите, пожалуйста, - вежливо сказала Лаля.
– Не подскажете ли вы нам, в какой стороне склеп миллионера Саратовкина?
– Саратовкина?
– удивился старик.
– Туды!
– Он махнул палкой вправо.
– Позвольте, гражданин сторож, - еще вежливее сказал Никита, - а вы, случайно, не знаете, сын Саратовкина Николай Михайлович где похоронен?
– Где? Вестимо, возле батюшки!
– Старик явно подобрел и даже вроде засобирался проводить школьников, но когда он, прикрыв дверь, обернулся, ребят как не бывало.
Они тем временем уже мчались в направлении, указанном сторожем.
– Вот!
– закричали враз несколько голосов. И все остановились возле черного мраморного склепа, на верху которого сиял золоченый крест, над дверью были высечены слова из Библии: «Да будет воля Твоя!»
И снова всем показалось, что где-то рядом стоит Любава, завернутая в смешной длинный салоп, гордая своей нищетой, а рядом с ней - Николай в щегольской шубе и бобровой шапке, униженный своим богатством.
– Наш Грозный, конечно, здесь бывал, прежде чем написать главу «Ведьма», - сказал Семен.
– Все так, как у него, - и склеп и слова эти…
– Ребята, а ведь дверь склепа открывается, - нажимая на нее плечом и чувствуя податливость камня, сказал Никита.
Попробовали дружно навалиться на дверь. Мгновение - и все лежали кто на земле около склепа, кто на ступеньках, ведущих в склеп. Склеп оказался совсем маленьким. Спертый воздух. Покрытые плесенью стены. Две каменные плиты рядом. На одной надпись: «Михаил Иванович Саратовкин», на другой: «Анастасия Никитична Саратовкина». Третьей могилы не было.