Земной поклон. Честное комсомольское
Шрифт:
– Я же не ошибся. Я таким и представлял его!
– в волнении воскликнул он.
– Какая улыбка! Тут и скромность, и доброта, и обаяние. Видите - руками обхватил близстоящих мальчишек, хотел, наверное, выдвинуть их на первый план, а самому остаться в стороне. Подкидыш! Миллионер! Все отдавший детям - и состояние свое, и всю жизнь! Учитель!
– В глазах Николая Михайловича блеснули слезы.
– Ну, что же, мы переснимем, увеличим. Сами сделаем мемориальную доску, вывесим на школе. Своими руками создадим памятник.
– А не лучше ли обычным путем?
– Нет. Это должны делать дети. Обязательно
21
В мире все повторимо. В школе же одно событие следует за другим по точному, монотонному расписанию. И все же события повторяются по-разному.
Каждый год, на пороге лета, двери школы открываются, чтобы выпустить в жизнь тех, кто десять лет провел здесь. Но уходят воспитанники школ по-разному и по-разному вступают в большую жизнь. Одни целеустремленно и легко, другие безвольно, ощупью. Иные с первых шагов становятся пасынками жизни, а другие любимыми детищами. И ведь нельзя признать, что иной раз пасынок во сто крат достойнее любимого детища. Но жизнь причудлива и сложна. Поэтому Грозный с беспокойством и затаенной грустью провожал в дальний путь свой десятый «А».
Отгремел выпускной вечер. Как всегда, разошлись на рассвете. А назавтра, в сумерках, собрались на прощание в «Избе раздумий». Из учителей попросили прийти только Грозного.
Этот голубой сумеречный час летнего дня был незабываемо хорош. И наверное, романтичнее было бы провести его в кольце молодых елей, сосенок и кедров, осветив огромным костром темнеющее небо, старую баньку и буйный сиреневый цвет багульника на взгорке. Но последний раз хотелось побыть именно там, где три года загорались мечты, завязывались непримиримые споры, складывались убеждения.
– Незабываемая «Изба раздумий»! Как много дала ты нам, старая банька, построенная каким-то дореволюционным мужичком!
– сказала Лаля Кедрина.
Она превратилась в хорошенькую девушку. На ней было нарядное кружевное платье, и теперь уже белый цвет не полнил ее подобранную фигурку.
– Здесь я поняла, как смешон мой протест против родителей. Я им назло небрежно одевалась, вела себя при гостях вызывающе, огорчая маму. А чем она не права? Она любит старинные вещи. Она привыкла к этому и была воспитана видеть смысл жизни только в семье. А отцу я всегда давала понять, что не принимаю его живописи… И этим тоже огорчала его…
– Дамы и господа! О предках не будем говорить в эту прощальную ночь, - насмешливо сказал Никита своим сильным, бархатным голосом.
Он достал из нагрудного кармана нового светло-серого костюма ярко-красную расческу и, по привычке приводя в порядок волосы с безукоризненной укладкой, выполненной природой от рождения, взглянул в маленькое, кое-где облупившееся зеркало, висящее на гвозде, вбитом в бревно стены. Лицо было красиво и яркой молодостью, и безупречными чертами лица, и выражением мысли.
– А кто, скажи, Лаля, подсказал тебе задуматься над твоим поведением?
– спросила Наташка.
– Ты, конечно!
– Ой ли?! Подумай-ка!
– Грозный, Наташка, Грозный!
– То-то же! Не я и не изба сама по себе. А тот, кто всегда был с нами.
– Ну, а родители твои
– спросил Лалю Никита, загоняя в карман поглубже красную расческу.
– Ты же не хотел о «предках»!
– отрезала Лаля.
– И вот в этой самой «Избе раздумий» через шесть лет ты будешь помогать своим ученикам разбираться в своих ошибках, учить отношению к людям, открывать непонятные явления в жизни - словом, как Грозный… - оставляя без ответа реплику Лали, не отставал Никита.
– Буду. И с радостью. Только суметь бы. Сам знаешь, как трудно с нами. Не всякому мы душу свою откроем. А ты, Никита, порадуешь своего отца тем, что на экране он будет видеть ежедневно твою физиономию и сделанную приветливую улыбку: «Добрый вечер, товарищи!»
– А ты знаешь, для того чтобы стать диктором, нужно иметь театральное образование?
– спросила Наташка.
– Николай Михайлович узнавал для меня это официально. Эх, младенцы! Если б вы понимали, сколько для меня сделал этот человек!
– вздохнул Никита.
– Опять Николай Михайлович, - со значением сказала Наташка, словно бы нарочно заставляя всех сосредоточиться на достоинствах учителя.
– А может, и так проскочу!
– снова сказал Никита.
– Ведь голос-то у меня почище левитановского.
– Он покрякал, прочищая горло, и сказал удивительным звенящим басом, отдающим металлом: - Не голос, а бархат! N-ская телевизионная студия потеряет - московская подберет. Не выгодно землякам терять такого диктора.
И хоть сказано все это было на полном серьезе, что обычно десятиклассникам кажется безудержным, дерзким хвастовством, - никто не возразил. В самом деле, голос-то был необычный и внешность хороша, если не считать небольшой рост Никиты. Но роста на экране не видно. Да и у Николая Михайловича рост не велик, а человек - человечище!
Такое же необычное будущее избрала себе белокурая красавица Анастасия Платонова, по прозвищу «Аэлита».
– Буду манекенщицей, - сказала она неожиданно, загадочным взглядом зеленых глаз окинув товарищей, и, вскочив, изящным движением развела в стороны руки, как бы стараясь не загораживать ими наряд, стала переступать стройными ножками в лаковых туфельках на десятисантиметровых каблуках, приподняв голову с выражением, говорящим: «Любуйтесь не только платьем, но и отличной фигурой моей и красивым лицом». Платьем-то и в самом деле любоваться было нечего: простое, скромное беленькое платье. Но как обнимало оно ее бедра, высокую грудь, удивительные линии тонкой талии, покатых плеч; как открывало изящные руки и лебединую шею!
Молодость, молодость, почему ты так коротка и неповторима?!
Семен Неверов, как и многие юноши, закурил папиросу.
– Ну, чего воздух портите!
– прикрикнула Наташка.
– Шли бы на улицу дымить! Бестактно же это: пятеро дымят, а двадцать задыхаются. Ничему-то вас жизнь не выучила!
– Ладно уж. Не бухти!
– миролюбиво сказал Семен и, поискав взглядом, куда бы сунуть папиросу, поднял ногу и прижал горящий край ее к подошве.
Так же поступили остальные.
– Мелкую профессию выбираешь, - сказал Семен Аэлите.
– Лучше бы вышла замуж, народила крошек и воспитывала будущее поколение. Замуж тебя всякий возьмет: красивая!