Земной поклон
Шрифт:
Они вошли в директорский кабинет. В углу стояла полированная горка, обе стеклянные полки ее были уставлены спортивными призами школьников. Тут были награды волейбольных команд, лыжников, конькобежцев, пловцов.
Павел Нилович указал Грозному на свое кресло за столом, а сам сел на стул напротив.
— Что-то некоторые учителя, Коля, на тебя бочку катят.
— Я знаю, что катят. И давно.
— Может, в самом деле ты запанибрата с учениками?
— Я не замечаю, чтобы ученики мои перестали меня уважать или слушаться.
— Да, это верно, — вздохнул Павел Нилович. — И слушаются
Николай Михайлович пожал плечами.
— Павел Нилович! Всем угодить невозможно. Иду, например, я в старом, поношенном костюме. Некоторые смотрят и говорят: ишь скряга! Зарабатывает неплохо, мог бы получше одеться! Иду в новом костюме, при галстуке модном. Опять говорят: ишь вырядился — деньги девать некуда. Семьи, детей нет. Денег — пруд пруди.
Павел Нилович невесело засмеялся.
— Ну, а что там за банька в лесу появилась? Слух идет — уединяетесь.
— А вы не слухам верьте, Павел Нилович, только собственным впечатлениям. Мне запомнилось, как вы во время ремонта буквы на стене ощупывали и приговаривали: «Русский человек глазам не верит».
— Ладно. Приду посмотрю.
— И лозунг Саратовкина вам по душе был, Павел Нилович. Надо не только учить, но и воспитывать. И я нашел метод воспитания. Вернее, не я, а сами ребята подсказали его — очень романтичный, стало быть, интересный ученикам, и, с моей точки зрения, весьма эффективный. Да вы, Павел Нилович, поставьте этот «мой вопрос» на педсовет. Поговорим. Обсудим. Поспорим. А может, кто и переймет опыт, — вдруг разволновался Николай Михайлович.
— Я к тому и клоню. Мы с тобой всегда об одном думаем. Поставим-ка в самом деле «твой вопрос» на педсовет.
И почему-то в эти минуты Николаю Михайловичу вспомнилось, как в этой самой школе он, мальчиком, стоял у доски — отвечал урок по физике. Учитель Павел Нилович, еще совсем молодой, с буйной шевелюрой, ставил в журнале за ответ «пять». Николай Грозный всегда получал хорошие оценки. Не потому, что любил этот предмет. Он любил учителя и хотел доставлять ему только приятное. Он любил его и сейчас и тоже хотел доставлять ему только приятное. А вот не получалось. Из-за Николая Михайловича Грозного у директора с учителями были постоянные неприятности.
В дверь кто-то поцарапался.
— Войдите, — сказал Павел Нилович.
В дверях появилась длинная, плоская фигура девочки. «Шестиклассница», — мысленно определил Николай Михайлович. Девочка смело пересекла кабинет худыми, легкими ногами. Серьезным взглядом, без смущения она поглядела на директора, а на учителя — это хоть известный ей, но не ее учитель — старалась вовсе не смотреть. Глаза у нее были бархатно-черные и длинные, в густых черных ресницах. В глубине их так же, как в легкой улыбке, затаилась капелька нагловатости. Ох, как хорошо знал Николай Михайлович эту защитную реакцию ребят, эту капельку наглости, под которой они стараются скрыть и робость, и смущение, и бессилие, и страх перед взрослыми, которые нередко позорно пользуются этим бессилием и страхом.
— Здесь заявление нашего класса, — сказала девочка, подавая директору вырванный из тетради лист. — Все
Павел Нилович знал, что Николая Михайловича уже заинтересовало заявление шестиклассников, и читал вслух:
— «Директору средней школы номер два Павлу Ниловичу Кротову.
От учеников шестого класса «Б».
Нашего классного руководителя Марию Савельевну Чайкину переводят завучем нашей школы, и она от нас уходит. Наш класс очень просит Вас оставить нам Марию Савельевну. Мы ее очень любим.
Мы не хотим, чтобы нашим классным руководителем была Ксения Львовна Рютина, с которой у нас давняя вражда… —
Здесь голос директора зазвенел и сорвался. Николай Михайлович знал, что это значит. Павел Нилович сдерживает смех. —
…Тогда уж лучше пусть будет нашим классным руководителем Ольга Николаевна Замошкина — наш литератор».
Директор помолчал и сказал почему-то с удивлением:
— Действительно, подписи всего класса.
В это время в комнату, мимолетно стукнув в дверь и не дождавшись разрешения, как это всегда делают завсегдатаи, вошла молодая, красивая брюнетка.
— Ну вот, на ловца и зверь бежит! — усмехнулся Павел Нилович. — Мария Савельевна! Тут ваши питомцы с петицией.
И он протянул заявление шестого «Б» учительнице. Посланница класса покраснела, выпрямилась и с наглецой поглядела на всех троих взрослых. Учительница наскоро прочла заявление, и глаза ее увлажнились.
— Ах вы мои ушастики! — сказала она, порывисто обнимая девочку, словно это был весь ее шестой «Б». — Ты, Танечка, передай им — я же честное слово дала, что на будущий год вернусь к вам. А пока, Павел Нилович, я уже договорилась с Ольгой Николаевной, если вы не возражаете.
— Вы теперь завуч. Это вопрос вашей компетенции… А вот насчет «давней вражды» класса с педагогом надо бы разобраться…
— Разберусь во всем.
Так, не снимая руки с плеча девочки, Мария Савельевна пошла вместе с ней к дверям, забыв, зачем она приходила к директору.
11
На педагогическом совете разгорелись страсти. Некоторые учителя выступили против методов работы Грозного, считая их антипедагогическими.
Мария Савельевна выступала горячо и страстно.
— Для меня, — говорила она, — учитель Николай Михайлович Грозный со студенческой скамьи был образцом настоящего учителя — одаренного, увлеченного, думающего. Что же вы, Алексей Петрович, — кинула она гневный взгляд на пожилого учителя химии, наполовину скрывшего свое изможденное болезнью лицо за огромными темными очками, — имеете факты, что ученики меньше стали уважать своего классного руководителя с тех пор, как увлеклись лыжными походами в «Избу раздумий», которую обиходили своими руками? Я вас спрашиваю, Алексей Петрович, да или нет? Есть у вас факты, что дети меньше стали уважать своего классного руководителя?