Земной поклон
Шрифт:
Шагая по улице, они продолжали вчерашний разговор. Вот тут-то и произошел сговор — вечером поехать на лыжах в «Избу раздумий», насолить восьмому «А» и их классному руководителю.
Повод, с точки зрения Ивана, был серьезный и справедливый, и товарищам можно было доказать, что он не «паинька», не «маменькин сынок»…
А потом вот — комсомольское собрание. Выговор. Но самое неприятное — это разговор с мамой, с глазу на глаз.
— Ты совершил такой бесчеловечный поступок? Ты, отличник! Пример для всего класса! — немного театрально вскидывая брови и расширяя подведенные
— Нет, я сам, — упрямо несколько раз повторил Иван.
Естественно, что назавтра мама вместе с сыном явились пред светлые очи директора.
В кабинете, кроме Павла Ниловича, была классная руководительница восьмого «Б» Татьяна Михайловна — женщина старая и сердитая, которую ежегодно ребята собирались «провожать на пенсию», а она никак не уходила. У окна, за пальмой, в каком-то странном уединении, почти спиной ко всем, сидел Грозный.
То, что здесь были и мать и учитель истории, еще более испортило настроение Ивана. На душе совсем стало мерзко и мрачно. Он решил молчать, тупо молчать, чтобы уж до конца не быть «паинькой» и «маменькиным сынком».
Опустив голову, он не ответил ни на один вопрос Павла Ниловича и Татьяны Михайловны.
Но он не сдержался все же, когда Татьяна Михайловна сказала:
— Значит, решили мстить, потому что не уважаете, не любите учителя истории…
— Нет, — Иван поднял голову, — такого учителя, как Николай Михайлович, любит и уважает вся школа.
Павел Нилович в изумлении развел руками.
— Так вот, Семенов, чтобы больше таких хулиганских выходок не было. Понял? Ты же отличник, мы всегда в пример тебя ставили! — возмущенно сказала Татьяна Михайловна. — А вас, мамаша, прошу воздействовать на сына. Ведь труден первый шаг, а там пойдет и пойдет…
— Да нет. Не пойдет, — вдруг спокойно сказал Николай Михайлович.
Он встал, подошел к мальчику, положил на его плечо руку и сказал фразу, которую из всех присутствующих понял только один Иван.
— Ну, доказал. И хватит. Больше не надо.
А когда мать и сын вышли, Татьяна Михайловна, изумленно приподняв брови, спросила:
— Что доказал? Кому? Объясните, бога ради!
— Доказал, что и он, как все, способен на месть, на шалость, на плохое поведение. Не мальчишка он, что ли? Ведь надоедает вечно быть примером!
— Ну, знаете!.. — сказала Татьяна Михайловна.
А Павел Нилович молча поскреб в голове; усмехнулся, затем нарочито долго рылся в бумагах на столе и вдруг хохотнул:
— А ведь знаешь, Николай, с ними не соскучишься!
Борис явился к директору со старым пенсионером. Старик, убоявшись, как бы детки «не смазали» шапку, снял ее только в кабинете и держал в руке.
— Я не отец. Но мне родителями вверена судьба этого подростка, — торжественно сказал он, радуясь, что наконец снова стал нужен.
Он начал было многословно защищать мальчика, но тот хмуро сказал:
— Я сам, Демьян Семенович!
Борис вышел вперед — решительный, взъерошенный,
— Мы обиделись всем классом на восьмой «А». Почему они на особом положении? Решили мстить. Я все придумал, и Ивана тоже я подбил. Поддразнивал его, что он «маменькин сынок», «паинька», «отличник». Вот он и решил доказать, что не хуже других. Я виноват, а не он…
Тут Павел Нилович выразительно поглядел на Татьяну Михайловну и прервал мальчика:
— Ну, как сам понимаешь, поступок — хуже не придумаешь. А что товарища защищаешь — молодец! За это вот столечко вины с тебя снимаю. — И он показал на кончик своего толстого пальца.
Татьяна Михайловна молчала. Она не поддерживала снисходительного тона директора с учеником. Она глубоко была убеждена в том, что воспитывать ребят можно только страхом перед взрослыми.
Вечером, когда Грозный шел из школы, его догнали двое мальчишек.
— Николай Михайлович! Мы выслеживали вас целый день и только теперь…
— Поймали? — усмехнулся Грозный.
— Нет, мы для того, чтобы извиниться перед вами, — сказал Борис. — Мы никогда больше так не будем…
— Ну и хорошо, — сказал Грозный. — Бегите домой, а то поздно. Родители ждут.
— Нет, еще не все, — сказал Борис, стараясь идти рядом с учителем, а Иван тактично отступил.
— Я слушал главу из вашей повести. Начало ребята мне рассказали. Я ведь с Первомайских приисков, а они когда-то были приисками Саратовкиных.
— Что ты говоришь? — изумленно переспросил Грозный и остановился. — Ты где живешь?
— Да вон, на той стороне! — враз показали мальчишки.
— Ну, тогда я на полчасика к вам. Не возражаете?
— Конечно! — дружно воскликнули оба.
Глава из повести Николая Михайловича Грозного
НА ЗОЛОТЫХ ПРИИСКАХ
Много раз в жизни вспоминал Николай Саратовкин один из своих приездов с Митрофаном Никитичем на золотые прииски.
Управляющий с нарочным не однажды слал письма, в которых сообщал о том, что рабочие бастуют, требуют прибавки жалованья и десятками перебираются к другим хозяевам. Барин не обращал внимания на эти жалобы. Управляющему надоело равнодушие молодого Саратовкина, и он пригрозил уходом.
В жаркий июльский полдень неожиданно Николай и Митрофан Никитич появились на прииске. Они знали, что на главном стане в это время дня никого не застать, и подъехали прямо к забоям, спешились, привязали к дереву коней.
Николай с детства хорошо знал эти места. Сюда в летнюю пору не раз приезжал он с Анастасией Никитичной и часами просиживал у бутарки, где рабочий, вооружившись железным гребком с деревянной ручкой, промывал песок. Мальчик с интересом наблюдал, как старатели ссыпали песок из тачек в воронкообразную верхнюю часть бутарки на железный грохот с дырочками. Он думал: «Так много песка переворошили, так много рабочих трудилось, и так мало оказалось золота, совсем мало! Хоть бы самородок попался! Не с кулак величиной, хотя бы с ноготь!» Но самородки не попадались…