Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
А кто не умалится до дитя — не войдет в царствие Божье…
…Мы бредем бредем бредем с Павлом-Иудеем по кладбищу по роще миндальной.
А роща вешняя невинная цветет и ночью и не знает что она на кладбище…
…Поэт, ты слепая цветущая миндальная роща на кладбище?..
Поэт, ты не знаешь, что окрест тебя погосты мазары кладбища?..
Поэт — ты певец апостол мудрости?..
…Нет, я певец печали, ведь
…Поэт, ты Пророк?..
…Нет, Пророк — это олень в гоне в страсти в сласти телесной, это мудрец во гневе, а я певец печали…
…Осенней слезной осенью туманной туманной
туманной
Я рисую рисую журавля зимушника домушника
на бумаге на бумаге на бумаге…
Но он все улетает улетает улетает…
…Да.
Я поэт печали…
Я поэт кладбища…
Я роща кладбища…
И!..
…Ветер вешний кроткий тронул наклонил
цветущую прибрежную алавастровую
алычу над рекой
Как кумган кувшин с пенным избыточным
блаженным бухарским вином вином вином
И пролилась и полилась осыпалась летучими
лепестками в реку алыча как кувшин
хмельной святой…
О…
…И ты поэт печали?..
…Вечерней порой в тихой вешней луже
Раздумья жабы перед бедствием вселенским
Чу!..
О чём ты жаба?..
…И ты поэт печали?..
Ты?..
…А в августовскую щедрую нощь
Поэт вышел из дому с большим темным
совиным зонтом в руках…
Зачем тебе зонт, поэт?
Ведь нощь ясная окрест?
От звездопада!..
Ведь в августе серпене стоят летят большие
звездопады звезд урожаи!..
И поэт улыбался…
…Я умру в одиночестве
Меня проводят только ласточки на
кладбище…
Я их кормил лепешкой в дни последние мои…
…Тимур-Тимофей и ты поэт печали?..
Душа поэта — это глаз око с вечносидящей таящейся в нем
ядовитой сладкой жгучей соринкой
И она слезится, плачет, страждет душа сия…
И мир — лишь сладкая соринка в очах божьего певца поэта
в очах пресветлых улыбчивых а страждущих?..
…Тимур-Тимофей и ты поэт печали?..
И ты уходишь навек до срока своего в волны Кафирнихана-Ада?..
И ты воспоминаешь жизнь свою?..
Воспоминаешь?..
…Да. Воспоминаю.
И в льняной рубахе друида я бреду в лесах моей юности…
О Будда!..
И в брезентовых
…О поэт!.. О отрок!..
О молочный очарованный травяной первотеленок!..
И твои новорожденные шаткие шалые слепые слизистые ноги уж тронуты первой земной святой дрожью!..
О сладко! боже!..
…О поэт! и ты отдаешь свои песни людям
неслышно, тайно,
Как отдает летучие лепестки прибрежная
алавастровая алыча ветру и реке,
Как отдает вечному ветру свой сладкий
кроткий божий дух скоротечный
безымянный куст шиповника у дороги…
О летучие святые хрупкие лепестки!..
О бабочки души!..
…Поэт! и ты алыча приречная?
И ты куст шиповника придорожный?
И ты певец певун тайный язык родник безымянный немого народа?..
И ты родник немого леса и ты язык немого бражного народа?..
…Да… Аааааааа…
Ау!..
Ай дальны сладки лепы пенны времена…
Ах!..
Когда свята Русь была…
…И вот вот вот мы бредем с Павлом-Иудеем по миндальной кладбищенской роще роще роще роще роще роще роще…
Нощь уже…
Нощь на кладбище…
Нощь в роще…
А мы отроки войны а мы голодные.
Всегда от похорон от прощаний долгих на земле этой скорой сладкой есть хочется.
И сказано: «Оставьте мертвым хоронить мертвых»…
Воистину так!..
…И мы с Павлом сходим с кладбища в Джимма-Курган, но которому все еще пух любви витает летает бродит из несметного Сарая Софьи-Кобылицы и Абдуллы-Онагра.
И мы с Павлом сходим с кладбища и только в нощи за нами лоснится светится маслянистыми атласными сытыми цветами миндальная роща кладбищенская, потому что она питается кормится мертвецами сытая жемчужная роща эта…
Но я люблю более худые редкие хилые нагорные наскальные рощи дальные вольные, которые вдали от кладбища цветут бедно и не светят жирными сытыми лепестками…
И я люблю кочевых голодных бедных странников-дервишей Азии одетых только текучим беглым ветром…
И ветер — их одно одеянье…
…О человек! ветр лишь не истлеет, его не возьмут моль и тля, ветр вольный кочевой лишь одно вечное вечное твое одеянье…
О дервиши Азьи Азии где вы?..
Иль сошли с земных дорог на пути небесные?..
Иль были дервишами земли а стали ангелами небес?..
Иль не стало вас на дорогах земных?..
И зачем тогда земные дороги без вас?..