Земные праздники

Александр Павлович Радашкевич – поэт, эссеист, переводчик. Родился в 1950 г. в Оренбурге в семье офицера, вырос в Уфе. В 70-е жил и работал в Ленинграде. В СССР не печатался, доверяя перв. поэтич. опыты известному литературоведу и переводчице Н. Я. Рыковой, которая, по признанию самого Р., сыграла в его судьбе очень важную роль.

Эмигрировал в США в 1978. Работал в библиотеке Йельского ун-та (Нью-Хейвен), сотрудничая с эстонским поэтом и искусствоведом Алексисом Раннитом. В 1983 переехал в Париж, где работал в старейшем эмигрантском еженедельнике «Русская мысль», поддерживая лит. и дружеские связи с И. В. Одоевцевой, К. Д. Померанцевым, З. А. Шаховской и поэтами «третьей волны» – Б. Кенжеевым, Н. Горбаневской, Ю. Кублановским. Одоевцева диктовала Р. перв. главы своей незаконченной кн. «На берегах Леты», которая должна была стать заключительной частью трилогии вслед за мемуарами «На берегах Невы» и «На берегах Сены».

В 1991–97 Р. был личным секретарем Великого князя Владимира Кирилловича

и его семьи, которую сопровождал во время более чем тридцати визитов по России, а также Грузии, Украине и европейским странам.

С кон. 70-х стихи, рецензии, статьи и переводы Р. широко печатались в эмигрантской периодике, а с 1989, начиная с публикации Мих. Дудина в ж. «Звезда», – и на родине. С первых же публикаций искушенным читателям стало ясно, что на поэтич. небосклоне зажглась ярчайшая звезда, а лит. критики признали, что в русской поэзии появился настоящий мастер самостоятельного, авторского свободного стиха.

В 1986 в Нью-Йорке вышел перв. стих. сб. Р. «Шпалера». «Смещая границы стихоразделов, упрятывая рифмы в разные места строки, применяя несовпадение синтаксической и ритмической паузы во много раз чаще, чем это принято как выделяющий прием, поэт создает не верлибр, но «русский верлибр» – штука, мало кому удававшаяся», – писала в послесловии к сб. Н. Горбаневская. В статье о стих., вошедших во второй сб. Р. «Оный день» (СПб., 1997), Г. Погожева отметила, что «форма для этого поэта не самоцель, и то и дело эту свободно льющуюся речь кладет на музыку ни на минуту не покидающая его гармония». Автор послесловия к третьей кн. стихов Р. «Последний снег» (СПб.–Париж, 2003) Б. Кенжеев подчеркивает: «Я рад приветствовать едва ли не единственного русского поэта, которому удалось отказаться от классических оков – но сохранить и приумножить лирическую страсть». О сб. «Ветер созерцаний» (СПб., 2008) В. Вебер писал, что «читая Радашкевича, совершенно забываешь о размере и рифмах… тексты [у него] производят впечатление завершенности, это всегда пьеса, имеющая начало, кульминацию и финал… и везде есть отсылка к реалии, позволяющая размотать ассоциативную цепь, прочитать символику, то есть понять поэтическую мысль». Достоинства и своеобразие поэтики Р. охарактеризовал Д. Давыдов: «Будучи идеологически скорее консерватором, Александр Радашкевич понимает этот консерватизм не как автоматическое воспроизведение канона, но как своего рода «приключение» в прошлом, осознание истории как стилистического явления. Ажурные конструкции Радашкевича (порой неожиданно близкие – скорее типологически – к опытам Ферганской школы) тяготеют то к деформированной силлабо-тонике, то к свободному стиху, то к столь редкой в новейшей отечественной поэзии попытке возрождения силлабического стиха. В стихотворениях Радашкевича анжамбеман становится одним из основных приемов: поэтическое сообщение, подчас нарративное или риторическое, оказывается внутренне расчлененным, что создает особую форму поэтического остранения сказанного».

Сам Р. определяет свой стиль как «интуитивный верлибр» и считает, что «верлибр требует еще большей организации, чем рифмованный стих» и что «искусство без ограничений, без рамок существовать не может. Чем сильнее напряжение, тем дальше и выше летит выпущенная на волю стрела».

При всем разнообразии тематики поэзии Р. в ней существует мощный сквозной мотив – образ Петербурга, о котором автор говорит: «Это моя духовная родина. Это моя Атлантида. Я всегда душой туда возвращаюсь – и во снах, и наяву». Тема любимого города является трагическим и счастливым рефреном творчества Р.: «А ты уже совсем не мой, мой / град упругого блаженства…», «из тьмы чужбин я выхожу к Неве, / где финский ветер трогает губами / свирели выпуклых мостов», «Ты снова по душе /и не по силам снова, бессмертник / каменный, заплаканной душе», «за Петербург седой души, / как чайку на плече, / пока я жив, пока я мёртв / в когда и в никогда, / за стаю ангелов немых / в колоннах и крестах».

В целом Р. привнес в современную русскую поэзию элитарные черты, звучание «хрустального клавесина» – естественный изыск, утонченную иронию, элегантную просвещенность, которые, в сочетании со склонностью автора к стилистическим и смысловым парадоксам, к образным перевертышам, оригинальному ритмич. рисунку, представляют собой лит. явление, кот. на сегодняшний день по праву можно назвать «стилем Радашкевича».

В 2009 в СПб. издан во многом биографич. роман Р. «Лис, или Инферно», о кот. автор сказал, что это «проза поэта» и что в нем «практически нет ничего выдуманного, и события тоже реальные, но персонажи из моей и не моей биографии немного перемешаны, как карты в колоде».

Р. – автор поэтич. и прозаич. переводов с английского, французского и эстонского яз. произведений Дж. Хаббэла, Дж. Болдуина, М. Юрсенар, А. Ран-нита и др. Публикуя перевод романа Болдуина «Комната Джованни», редакция «Зарубежных записок» (Мюнхен, 2005, № 2) предварила его словами: «Новый перевод, выполненный замечательным поэтом и переводчиком Александром Радашкевичем… обладает множеством литературных достоинств, вытекающих из масштаба и характера дарования переводчика, в совершенстве владеющего английским и французским языками, не говоря – блистательным русским. Мы горды выпавшей нам честью впервые познакомить читателя со знаменитым романом в новом переводе».

В 1994 Р. основал при петербургском изд-ве «Лики России» лит.-историч. серию «Белый орел».

Р. – член Союза российских писателей и Союза писателей XXI века, официальный представитель Международной Федерации русскоязычных писателей во Франции, участник фестивалей поэзии в России, Грузии, Англии, Германии, Бельгии, Индии и др.

Живет в Париже.

Н. ЗардалишвилиЭнциклопедия «Литературный Санкт-Петербург. ХХ век» Как спится вам, львиноголовыйМакс, в нагорной той могиле,качаемой, как зыбка, астральнымискрипучими

ветрами под смуглымсолнцем, ласкающим хрестоматийноКиммерии полынные холмы?Икону моря облепил кишащий пьяноплебс, и под немой луною лупанарийревёт и день и ночь, и отползаютмшистые драконы гор в своёничто достойно.Как вам не спится, глядя на вашкорабль-дом и профиль, ваянныйантичными ветрами из вулкана?Как не живётся в слепых лунарияхбессмертья над бухтой жизнилупоглазой? Вы – только гроб,в котором тело бога погребено.Сквозь колкие миры любви, какте неверные кометы, вели менявы с юности за руку с улыбкойчающих богов.Шипит на сковородке барабулька,и горько реет дикий гусь над понтом,и грудой мятых тел побрезгаютбольшие шоколадницы, роняясамоцветную пыльцу, и вас никтоне видит здесь: изгнанники,скитальцы и поэты вновь венчанымерцающим венцом, и алчущийАлкей сих радужных краёв рисуетна полуночной волне к лунезмеящиеся тропы.За соль дорог, за хлеб пустыхнадежд и ветер акварельный наплече, за парус рваный, латаный,холщовый, за прах на стоптанныхкотурнах и сирый плащ ветров,за боль внежизненных обид ночамиспасибо вам, мой раненый пророкв лавандовом венке на синихлунных льнах, где кристальноюпылью вселенных обрастаетcorona astralis.IX. 2008. Коктебель И в первый день остатка нашей жизни, вкушаяжирную прощальную черешню бургундскихаховых холмов и к континентам-облакам душойизмятой припадая, я праздновал за ласточкамибыль, над ней, как жаворонок, зависая итрепеща подобьем острых крыл над окоёмомгромкой тишины, где дверца снов захлопнетсяза нами и лысый прокричит петух, что, мол,пора запить чесночную головку шампанскимишипучими глотками, как юный дедушка КолаБрюньон, ваяющий над явью облака, и увестилегавую сквозь звон обветренного утра и вязьволнистых троп туда, где в первый день остатканашей жизни мы, упадая лбами в окоёмподоблачных метаний и зевот, захлопнем засобой сквозную дверцу снов, открыв, что нет нив прежде, ни в потом, того, что смотрит в душуныне, не видя в ней, как в небе, ничего, –лишь синь да ласточек, целующих грядущиедожди, лишь облаков простёртые холмы,повёрнутые к нам сиятельной подошвой, каксотни зимних лет назад, как в лета нашихзим, как в первый день остатка нашей жизни.2008 Сказку, написать золотую сказкуо кольце, мандрагоре и гроте,о ветрах в сикоморовой роще и омшистом трёхбашенном замке,где на троне, в короне из замши,почивает с открытым глазомполовинка зелёной змеи, истекаясмарагдовой кровью, о заблудшемохотнике-принце в опрокинутомвзгляде лани, – написать и пуститьпо миру сто печалей в смертельномвальсе и надежды лазоревый ключик,поржавелый и ломкий, как пряник,подложить под подушку неспящим,как в цветные слова букварей.Вознести в поднебесие башни,заживляя, как братья и сёстры,в них астральные рваные раны,плюхнуть снеди всем карлами карлицам, ковыряющим вилкойв зубах, словно критикам – пряные«измы». Сказку, поминать золотуюсказку, как хромые собаки, какстарые кошки на обочине стёртыхдорог… Только лучше её намс тобою от пространного «жили-были»до финального «в рот не попало»,спотыкаясь на каждом камне,только лучше её нам, такую-сякую,золотую, вживую прожить.2008