Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»
Шрифт:
Донец зашумел костяшками, стал размешивать домино. Весело спросил:
— Кто-то тут засиделся? Надо бы «на жирного» высадить!
— Да вам, ребята, сподручней «на лысого»!
Кто-то подначивал Донца, намекал на его залысины, но Донец — человек необидчивый.
— Если общество желает — могём и «на лысого»!
Хигер сдержанно улыбнулся. Тягниверенко большой, сильной ручищей подтянул к себе костяшки домино…
— Лейтенант Хигер! Хигер есть? — прокричал от дверей заглянувший в кубрик посыльный.
— Здесь! — отозвался Хигер.
— Вас к командиру!
В
— Товарищи командиры, нам позвонили из штаба ОВРа. Контр-адмирал Фадеев приказал представить к правительственным наградам особо отличившихся бойцов и младших командиров плавбатареи. Такая новость, товарищи.
— Это мы мигом! — заверил Хигер. — Скольких человек от батареи подавать, товарищ командир?
— Укажите всех, кого считаете нужным, — ответил Мошенский. Одновременно с ним уточнил и комиссар:
— Но учтите — лучших из лучших!
— Когда представить список? — деловито спросил Даньшин.
— Через двадцать минут.
— После ужина, значит… — прикинул Даньшин.
— Нет, товарищ лейтенант. Я сказал, через двадцать минут, — твердо повторил Мошенский. Посоветовавшись со старшиной батареи Сиротовым, лейтенант Хигер составил список, принес его в рубку. Мошенского не было. Список взял Середа. Словно взвешивая тяжесть написанного, держал листок на весу, за уголок. Пробежал глазами фамилии. Укоризненно сказал:
— Лучших из лучших, товарищ Хигер! А вы половину своей батареи написали…
— Так ведь все воюют хорошо, товарищ комиссар! Середа насмешливо взглянул на Хигера — так смотрит мудрый учитель на нетерпеливого ученика. Устало произнес:
— Сократите вдвое.
В тоне не просьба — приказ. Хигер в сердцах хлопнул дверью рубки, успев на ходу выдохнуть: «Есть, вдвое!»
…Шумело невидимое в темноте море. Ветер не освежал разгоряченное лицо. Сократить вдвое! Легко сказать…
Мошенский аккуратно переписал фамилии представляемых к награждению старшин и краснофлотцев. Перед тем как позвонить в штаб, удалил из рубки всех, даже Афанасьева.
— Идите, товарищ Афанасьев, покурите минут десять-пятнадцать!
— Дак я ж не курю, товарищ командир! — удивился было старшина, но сообразил, сориентировался: — Есть, покурить на свежем воздухе!
Мошенский дозвонился в штаб, продиктовал фамилии: «Старшина 1-й статьи Самохвалов Виктор Ильич, старшина 2-й статьи Бойченко Михаил Сергеевич, краснофлотцы Биркин Минай Андреевич, Чумак Иван Фомич, Рицкий Тимофей Матвеевич, Лебедев Алексей Иванович…»
3
Снаряды рвались нормально. Один снаряд разорвался около самолета. После шестого залпа самолет противника отвернул на обратный курс и пошел на снижение курсом в море. По пеленгу 240° самолет скрылся за береговой чертой.
В 12.45 с аэродрома сообщил политрук Филоненко, что самолет после нашего обстрела упал в море. Падение самолета видел начальник продснабжения аэродрома интендант 3-го ранга Огарев и другие командиры, находившиеся с ним.
У «Квадрата» появилась своя шлюпка — четверка. Ее передали с затонувшего «Дооба», и боцман Бегасинский с двумя краснофлотцами довольно быстро привели ее в образцовый флотский порядок.
Работа была знакомая, милая сердцу. А еще спорилась она потому, что Мошенский пообещал Бегасинскому увольнение на берег, к семье, которая у мичмана по-прежнему жила в Севастополе…
Слово свое Мошенский сдержал.
Солнечным мартовским утром боцман Бегасинский возвращался на плавбатарею веселый и помолодевший. На веслах лихо сидел старшина Василий Платонов. Едва шлюпка причалила к трапу, как с бортов посыпались добродушные подначки и шутки:
— Товарищ мичман, вы прямо как адмирал, к парадному трапу причаливаете!
— Еще бы не адмирал — от жены едет.
Бегасинский поднялся на палубу, грузной уверенной походкой направился к мостику. Доложил Мошенскому о прибытии с берега без замечаний. И таким дорогим, довоенным повеяло от этого рапорта, что все стоявшие на мостике заулыбались.
— Дома все хорошо? — поинтересовался Мошенский.
— Нормально, товарищ командир.
— Не ожидали, наверное? — спросил комиссар.
— Какое там… Как снег на голову.
— Хорошо, боцман. Приступайте к своим обязанностям. — Мошенский дал понять, что разговор окончен.
Бегасинский козырнул и направился в баталерку, к Пузько. А по пути опять шутки:
— С прибытием, Александр Васильевич!
— Спасибо, Бесчастный.
— Жена не обижается, товарищ боцман?
— На что ей обижаться?
— Как «на что»? А вдруг не управились, товарищ боцман?
— Ты язык-то, Донец, попридержи. Доживешь до моих лет — управляйся, а за меня не беспокойся.
В баталерке мичмана приветствовало все «трюмное царство» во главе с Гавриилом Васильевичем Пузько — Леша Рютин, кладовщики Афанасьев, Полищук, Кротов.
Маленькие глазки сорокадевятилетнего Пузько заволокло слезой, он обеими руками растроганно затряс сильную и широкую, точно деревянная лопата, руку боцмана, будто не видел Бегасинского по крайней мере месяц.
— По какому случаю общий сбор? — улыбнувшись, спросил Бегасинский.
— Переход на весенне-летние нормы. Готовимся, — пояснил Пузько.