Зеркала и галактики
Шрифт:
Она чуть не заплясала от внезапной радости. «Вы слишком добры». Так мог сказать человек, оценивший ее усилия. Он слушает ее поэмы, они ему нужны. И она, зеленоглазая Мишель, тоже нужна! Милый, чудесный, неповторимый Тони. Скоро весь этот ужас прекратится, праздникам придет конец…
Утром ее разбудили непонятные звуки – прерывистые, негромкие, смутно знакомые. Мишель с трудом разлепила не желавшие открываться веки, недоуменно прислушалась – и подскочила на постели.
Спросонья схватилась было за халат, но отбросила его и натянула брюки и плотную
Мишель отворила дверь и постояла, чутко прислушиваясь. Звуки раздавались в студии. Короткие, задушенные стоны, затем мучительный вскрик. Неслышными шагами она скользнула по коридору, рывком распахнула дверь и с воплем «Стоя-ать!!!» выстрелила в потолок. Отпрыгнула, готовая снова стрелять при малейшем движении врага.
Болезненные стоны сделались громче. Опять раздался вскрик, но в залитой солнцем студии ничто не шелохнулось. С усилием расслабив пальцы, стиснувшие рукоять пистолета, Мишель осмотрела студию. Уютный гостевой угол, столы с посудой, стеллажи… Никого? Взгляд зафиксировал что-то темное у стеклянной стены, за белой занавеской. Мишель бросилась вперед, рванула невесомую ткань.
На нее смотрел Тони. Прижавшись снаружи к стеклу, он стоял, подняв руки, словно пытался уцепиться за гладкую поверхность; белели расплющенные подушечки пальцев. Разноцветные глаза – один фиолетовый, другой серый, без линзы, – искаженное болью лицо, обнаженное бронзовое тело, перечеркнутое светлой полоской внизу живота. Тони был неживой, а стоны по-прежнему раздавались, будто его хлестали плетью по спине.
Мишель отступила назад, выпустила занавеску. Отерла с лица холодный пот. Огляделась, надеясь отыскать спрятанный динамик.
– Сволочи, – прошипела она. – Подонки.
Не выпуская из рук пистолета, выбежала из дома, обогнула его и приблизилась к прозрачной стене студии, настороженно озираясь. Сбегавший к реке луг был пуст, за рекой играли зеленым золотом поросшие кедрами сопки.
Наклеенная на стекло пленка оказалась тусклой, белесой – словно бельмо на слепом глазу. Мишель вздохнула с невольным облегчением: со стороны никто не подумает, будто возле дома торчит голый мужик. Она хотела подцепить край пленки ногтем, затем соскрести – тщетно. Ее охватила ярость. Мерзавцы издевались над живым Тони! Это же его били – его настоящий голос был записан и звучит сейчас в студии. Мишель ринулась назад. Ну, я вас сейчас… я вам устрою!
Она ворвалась в студию и схватилась за коммуникатор.
– «Морской ветер», – ответили ей. – Здравствуйте. Чем могу быть поле…
– Это Мишель Вийон! – выкрикнула она. – Я хочу говорить с вашим начальством!
– Мадам Вийон, мы не…
– Ублюдки! Продаете людей в рабство!
– Мадам Вийон! – диспетчер как будто вытянул плеткой ее саму. – Уймитесь.
– Я вызову полицию! И представлю доказательства, что ваших сотрудников избивают как
Поставляющая жиголо фирма не имеет отношения к чудовищной выходке – но пусть они почешутся, забоятся. Мишель их клиентка, и они обязаны обеспечить защиту Тони и ей.
– Простите, я не понимаю. – Голос диспетчера вновь стал безупречно вежлив. – Что произошло?
– А то! Вот послушайте!
В студии по-прежнему звучали задушенные стоны, повторяющийся одинаковый вскрик.
– Слышите? Это бьют Тони!
– Где он?
– Это вы должны знать, где он! – рявкнула Мишель. – Сию минуту пришлите кого-нибудь, или я звоню в полицию.
– Мадам Вийон, будьте благоразумны. Сейчас наш сотрудник будет у вас.
Мишель перевела дух. Ну, вы у меня попляшете. Проклятые работорговцы.
Через несколько минут на площадку перед домом спикировал глайдер, на землю спрыгнули двое – молодые, резвые, деловые. Мишель ожидала на крыльце.
– Сюда, – она провела их к студии. – Здесь, – открыла дверь и отступила, пропуская в комнату.
Неумолкающие стоны вонзились в душу, как раскаленные иглы. Мишель ушла в спальню и повалилась ничком на постель, заткнула уши. Голос Тони продолжал звучать в мозгу.
Белокурый маньяк с ядовитым взглядом, имевший над ней необъяснимую, но быстро оборвавшуюся власть, – он обозлен на нее, Мишель. Почему из-за этого должен страдать Тони? А невыносимо разумный внутренний голосок шептал: если б ты не совалась, ничего бы и не было…
Из-за двери позвали:
– Мадам Вийон!
Мишель поднялась с постели и вышла. В доме было тихо, стоны умолкли. Сотрудники «Морского ветра» стояли в холле; один держал в руке тонкий рулончик.
– Мы сняли пленку и аппаратуру. Она была закреплена снаружи на стекле.
Мишель холодно кивнула.
– Спасибо, что обратились к нам, а не в полицию, – продолжал сотрудник. – Мадам Вийон, Тони вам говорил, что с ним скверно обращаются на нынешней работе?
– Он не жаловался.
– И нам тоже не сообщал.
– По-вашему выходит, он со всем этим согласен? – ощетинилась Мишель.
– Видимо, так; ему платят хорошие деньги. Однако мы разберемся, – обещал сотрудник и кивнул напарнику.
Они ушли; глайдер взмыл в небо. Мишель прикинула, не позвонить ли Чейку. Мудрый волк опять посоветует уехать. И будет прав, с этим не поспоришь. Но как оставить Тони?
И если уезжать, то куда? В другой город и жить там в гостинице? Не больно хочется. Разве что к Леони… В силу родственных связей Леони приходилась Мишель племянницей, но в силу обстоятельств была на шесть лет старше. Пожалуй, она не откажет в крове родной тетке.
Глупости, решила Мишель. Спасаться бегством нам не к лицу. А съезжу-ка я на почту, отправлю племяшке подарок ко дню рождения: ей скоро тридцать. Лео нравится расписная керамика.
Она выбрала две плошки, черкнула короткое поздравление, тщательно все упаковала и отправилась.