Зеркала и галактики
Шрифт:
Он прервал связь – и внезапным ударом смел коммуникатор со столика на пол. Аппарат раскололся.
– Едем. – Тони схватил конверт от «Лучистого Талисмана», смял, сунул во внутренний карман. – Быстро! – рявкнул он. – У нас времени меньше получаса.
– Господь с тобой! Куда? – Мишель попятилась.
Загорелые щеки Тони потемнели от внезапного румянца.
– Я знаю, что делаю! – Ухватив за руку, он потащил ее из студии. – Нам лишняя минута дорого обойдется – Гайда страшный противник. Говорю тебе: он
– Мы удираем?
– Да!
Мишель хлопнула себя по карману на брюках:
– Кредитка при мне.
– Бежим.
Она выскочила вслед за Тони на сумеречную площадку. Мгновение помедлив, он выбрал «сонату» и прыгнул на место водителя.
– Почему не на твоей? – Мишель уселась рядом.
Тони рванул с места, развернул машину на одном колесе. Мишель свою малютку берегла, «соната» не знала подобного обращения.
– Потому что… черт знает… – с большими паузами ответил он, закладывая виражи, – мне могли поставить маячок… и тогда нас отследят.
Он пронесся пару кварталов по Долгому шоссе, свернул, еще раз свернул, вылетел на Среднюю кольцевую дорогу, которая огибала бурлящие вечерней жизнью центральные районы, и еще прибавил скорость.
Мишель перестала тревожиться. Рядом с ней был не жиголо, несчастный и жалкий, которого требовалось защищать и поддерживать, а сильный, решительный человек, способный постоять за них обоих. Глядя на залитую светом фонарей, летящую под колеса ленту шоссе, Тони щурился, но казался спокойным.
– Кто такой Гайда?
– Спущенный с цепи демон.
– Демонов не бывает.
Тони повернул голову и несколько мгновений в упор смотрел на Мишель. «Соната» вильнула, и он вновь перевел взгляд на дорогу.
– Гайда питается чужим страданием. Порабощает жертву и мучает ее, как может.
– Это он принудил тебя стать жиголо?
Тони снова ответил долгим взглядом, во время которого машину понесло к обочине.
– Он наслаждается, когда заставляет людей страдать.
Мишель потрясла головой.
– Бред какой-то. Кем бы он ни был, неужто на урода не найти управы?
– Я не нашел, – отозвался Тони.
Мобиль вильнул в третий раз.
– Что с тобой? Спишь за рулем?
– Мишель… Я испробовал на своей шкуре все, что Гайда в состоянии измыслить. А теперь появилась ты… Видит Бог, я не хочу, чтобы он до тебя добрался.
Мобиль дернулся – Тони затормозил – и покатился дальше, вновь набирая скорость.
Мишель вздрогнула от внезапного озарения. Тони – он же безумен! Сердце замерло, оледенев, затем согрелось и сильно застучало. Мишель перевела дух, коснулась аристократической руки:
– Останови, пожалуйста.
– Мы торопимся.
– Останови! Мне нужно. Меня тошнит.
Тони свернул с кольцевой дороги к выезду из города. Лицо было задумчиво, глаза не отрывались от дороги.
– Тони! – взмолилась
Он затормозил и бросил машину к обочине. Всем корпусом повернулся к Мишель, схватил за плечи, рванул на себя, так что сработала система безопасности, удержала Мишель в своих крепких объятиях.
– Я не хочу туда. Тони, я тебя прошу! – Говорить что угодно, лишь бы он опомнился, очнулся от своего затмения.
– Да ты понимаешь, куда мы едем? К Гайде! – Он встряхнул ее.
– Не надо, – она вцепилась ему в руки, прижала к груди, затем, во внезапном порыве, – к губам. – Не поедем к Гайде. Я люблю тебя. – Она целовала его ледяные пальцы. – Ты мой единственный, любимый. Тони, милый, поедем домой?
– Но я везу тебя к Гайде, – повторил он растерянно; пальцы согревались от ее дыхания и быстрых поцелуев.
– К черту Гайду, – убеждала Мишель. – Поедем домой. Я хочу быть твоей. Ты мой чудесный, желанный; я хочу вернуться с тобой домой. Я люблю тебя! – твердила она одно и то же, чувствуя, что он поддается уговорам и безумие отступает.
Мишель упрашивала, убеждала, называла его всеми нежными словами, какие приходили на ум, – сознавая, что надо выскочить из машины и бежать со всех ног с воплями о помощи. Она не могла. Она поклялась, что не оставит Тони, – значит, так тому и быть. Бедняга, он сошел с ума от этих праздников. Мерзавцы – что сотворили с человеком!
– Я тебя тоже люблю, – наконец тихо промолвил Тони. – И правда: черт с ним, с Гайдой. Лапушка моя. Не бойся, я тебя ему не отдам. Едем домой.
Приступ безумия миновал, Тони вновь был спокоен и разумен. Он развернулся и неторопливо, осмотрительно повел «сонату» обратно.
Мишель откинулась на спинку кресла, отдыхая от пережитого. Бедный Тони. Кошмарный Гайда с его ядовитым взглядом кого угодно доведет.
– Милый, – шепнула она еще раз.
– Любимая, – отозвался Тони.
Он привез ее к дому, поставил «сонату» бок о бок с «адъютантом». На площадке светили два фонаря. Мишель зажгла лампу над крыльцом, сунула в прорезь пластинку-ключ. Через несколько минут она уложит Тони в свою постель; и не было ни страшно, ни противно. Она не боялась его безумия, не брезговала оскверненным телом – клятва верности была сильнее всего.
Мишель открыла внешнюю стеклянную дверь, отворила внутреннюю и шагнула в темный холл. Почему не зажигается свет? За спиной раздался сдавленный вскрик, что-то мягкое толкнуло сзади, и одновременно ее рванули вперед невидимые руки. Дверь захлопнулась, в холле наступила мгновенная темнота, затем вспыхнули лампы – и Мишель завизжала. В ведущем в коридор дверном проеме непринужденно прислонился к косяку белокурый демон Гайда.
– Пусть она замолчит, – процедил он, и Мишель смолкла прежде, чем ей пережали горло.