Зеркала и галактики
Шрифт:
– Может быть, он не ушел, а прячется на корабле? – предположил Мстислав, тревожно переглянувшись с Дэссом.
– Маловероятно, – ответила Тереза.
– Но возможно, – добавил первый помощник. Спросил у телохранителя: – Твои распоряжения?
– Заблокировать дверь салона.
– Сделано, – доложила капитан.
– Тогда начинаем, – сказал Дэсс.
– Тереза, начали! – подтвердил Мстислав.
Дэсс прошел к стене напротив аквариума, стал спиной к зеркалам. Космолетчики у тесно сдвинутых столиков, кто не спал, оживились. Напрягшийся Йенс не спускал глаз с княжича, а Варвар и Мстислав
– Домино, вы в эфире, – объявила капитан по громкой связи.
Значит, оборвались передачи на видео, включились все погашенные экраны – в домах, в ресторанах и ночных клубах, на улицах, в мобилях и глайдерах. У Светланы – у Соны – в палате тоже зажегся экран. И повсюду один только Дэсс – в теле модного певца Домино, в дорогом костюме, стоящий в салоне космического корабля на фоне покоробленных мутных зеркал.
Он запел. Быть может, следовало начать с нескольких мгновений Кеннивуата-ра, которая заставила бы сидеть смирно космолетчиков в зале – Йенса, Эрни Крейцара, всех остальных. Однако Дэсс побоялся навредить Мстиславу: не остановилось бы у него сердце во второй раз. Поэтому он пел Лавикуоно-ри – песню разведчика и наблюдателя, песню-приманку, что одинаково подчиняет зверей и людей. Ровный, с редкими переливами, порой вибрирующий звук наполнил салон, отразился от забранных зеркальными панелями стен.
– Ты охренел?! – вскочил было Йенс.
– Сидеть! – Мстислав отбросил его на место. – Не то привяжу.
Варвар погрозил Йенсу кулаком.
Дэсс пел. Лавикуоно-ри притягивала к экранам людей и СерИвов по всей планете. Люди не могли ей сопротивляться, СерИвы в человеческих телах – тоже. И даже разбуженные настоящие СерИвы в княжеских замках, недоумевая, сходились в парадных залах, чтобы поглядеть неожиданную ночную передачу. Рыбки в аквариуме сбились в стайку и метались из угла в угол.
– Всем сидеть! – грозно рявкнул первый помощник; впрочем, никто из космолетчиков и не думал трогаться с места.
Дэссу сделалось не по себе: отраженная от стен Лавикуоно-ри брала власть и над ним.
– Хватит, – шепнул он и тяжело перевел дух. Можно подумать, не пел, а таскал камни через горный перевал.
Устал. Горло пересохло и не желало порождать слова, которые он должен был сказать.
Молчать нельзя. Еще несколько вздохов – и растает магическая власть его песни…
Открылась заблокированная капитаном дверь салона. Мстислав дернулся навстречу, вскинув парализатор. На пороге стояла Тереза.
– Сайкс умер. Лежит там… – Она осеклась, заметив уставленный на нее ствол. – Слав, ты спятил?
Телохранитель опустил оружие. Тереза тряхнула головой, точно прогоняя какое-то наваждение, и вошла в салон.
– Продолжайте. Ему уже не помочь.
Дэсс втянул в легкие воздух. Сайкс не просто так умер. Это СерИвка, которая жила в теле пилота, покинула его. Сообразила, что выдала себя в глайдере, шепнув Дэссу: «Уймись, закусай тебя кэты! Я прощаю». Пожалела княжича, думала его успокоить, разыграв погибшего Касса. А потом спохватилась и прыгнула в другое тело. В чье? Уж не к Терезе ли она подселилась?
– Дети мои! – рыкнул он на языке СерИвов. – Миаридуонта-зи-шу – Дети Милосердного Бога! Вы безмерно меня огорчили! – Эти слова он продумал заранее – и был сильно разочарован, услышав, как они прозвучали на деле. Лично Дэсс ничуть бы им не поверил. От этого он рассердился еще пуще. – Вы взяли на себя смелость решать, кому жить и кому умирать в этом мире. Пошли на охоту не ради пищи или защиты своих семей – и совершили неискупимый проступок. Вы начали убивать людей – вы, Дети Милосердного Бога! Позабыв, кто вы и зачем вам подарена жизнь.
Кажется, это прозвучало чуть лучше. Дэсс глянул вокруг. В каждой панели, что добыл он со Мстиславом, проступало настоящее Зеркало. Круги невероятно чистого, ясного отражения быстро расплывались по стенам. В каждом Зеркале пылал гневом СерИв – среброшерстный, с алыми сполохами по телу, с горящими зелеными глазами. Княжич с трудом признал самого себя. Да и не он это вовсе, а…
– Не двигаться! – взревел первый помощник – Йенс опять привстал в кресле.
Под каждым отражением Дэсса проступали два новых. В этих новорожденных Зеркалах виднелись крошечные фигурки – серая и белая с золотом. СерИвки.
Княжич запел Лавизаоту-аф – песню для приручения диких оту. Пронзительный крик взвился к потолку, обрушился сверху. Лавизаоту-аф – песня абсолютного подчинения, подавления воли и ответного обожания. СерИвы – те, что переселились в человечьи тела – должны любить своего бога. Милосердного бога, которому их предки по глупости дали имя Ханимун. Того самого бога, чье отражение они видели сейчас в Зеркалах.
Дэсс пел. Сверкающие отражения по стенам росли; в каждой панели они уже стали больше человеческого роста. Таким огромным мог быть только Ханимун – это с детства знал любой СерИв. Две СерИвки – одна с простой серой шерстью, другая белоснежная с золотом, не иначе как княжеской крови – виднелись отчетливо, хоть и в четверть своего естественного роста. Обе были напуганы. И обе они обожали Дэсса.
– Дети Милосердного Бога! – Божественный рык раскатился по залу, отдался от стен. – Те, кто не запятнал себя убийством, кто не занял самовольно чужое тело, – к вам обращаюсь я. Вы – гордые свободные СерИвы, СерИвами же и останьтесь. Нет худшего преступления, чем нарушить волю того, кто вас создал. Нельзя отвергать оболочку, что дана вам с рожденья. Носите на себе бесценный дар – свою шерсть, храните драгоценные уменья предков.
Дэсс перевел дыхание. Наставники учили его петь, а не обращаться к подданным с речами. Кэт знает, что у него получается.
Отражения в Зеркалах сверкали серебром, по шкуре змеились алые молнии. Огромные зеленые глаза смотрели со всех сторон, горели ярче сотни жуков-сладкоежек.
Оставалось сказать еще несколько слов.
– Несравненные мои дочери, вечная услада моей жизни! Не оскверняйте уст песнями, звучащими в неподобающих местах и для негодных ушей. Преступление – петь песни любви человеку, особенно ради убийства. Оставьте их для возлюбленных мужей своих, достойных вас…
Отражение бело-золотистой СерИвки разбежалось шире, перекрыло краем отражение Дэсса, серебро слилось с золотом.