Зеркала
Шрифт:
Именно в этот период Мустафа ан-Наххас был предан суду по делу Сейф ад-Дина. Верховный суд оправдал его, и многолюдные народные делегации направились к парламенту, чтобы поздравить Мустафу Наххаса. Пошел вместе с другими и отец Наги Маркоса, чиновник военного министерства. К несчастью, среди прочих поздравлявших Наххаса он оказался на фото, опубликованном в газете, и был уволен из министерства. Небогатый человек, к тому же с больным сердцем, он не вынес этого удара. Его разбил паралич, и он вскоре скончался.
Между тем Наги выздоровел, но продолжать образование ему оказалось не по средствам. Добрые люди, воспользовавшись возвращением «Вафда» к власти, помогли юноше, еще подростку, устроиться при военном министерстве. Он получил маленькую внештатную должность.
— По-прежнему работаю в военном министерстве. Дослужился до звания чиновника третьего класса. Женат. У меня двадцатилетняя дочь, студентка естественнонаучного факультета. — Помолчав немного, он добавил: — Давно уже занимаюсь проблемами духовной жизни человека…
— Кое-какие книги на эту тему мне попадались, — сказал я.
— Не только изучаю вопрос теоретически, но и применяю свои знания на практике, — улыбнулся Наги.
— Вот как?!
— Мир духа — это удивительный мир, — с воодушевлением заговорил он, — гораздо удивительнее материального. Он несет человеку надежду на подлинное спасение.
Внимательно выслушав его, я вполне искренне сказал:
— Что и говорить, человек нуждается в спасении.
Ободренный моим вниманием, он горячо продолжал:
— Наша цивилизация материальна. Благодаря науке она каждый день одерживает поразительные победы, и не далек тот день, когда человек будет владеть миром. Однако какой смысл овладеть миром, но потерять себя?
— Человек должен не только овладеть миром, но и собой! — осторожно заметил я.
— Ты можешь верить или не верить моим словам, — сказал он с мягкой улыбкой, — но мир духа столь же загадочен, сколь и мир материи, и его исследование сулит человеку открытия и победы, ничуть не менее захватывающие, чем освоение космоса. Однако в духовные методы исследования мы не верим, доверяем только науке, ищем истину на пересечении разных путей, а не в конце одного-единственного…
— Разумно.
Взглянув на меня своими нежными черными глазами — я впервые увидел, какого они цвета, — он с сожалением проговорил:
— Голос истины ослабел среди рева машин, и человечество сегодня, как никогда, нуждается в спасителе…
— И как же ты представляешь себе этого спасителя? — спросил я с любопытством.
— Им может быть человек, или идея, или урок, который дорого обойдется всему человечеству.
— Атомная война, например?
— Возможно… Я вижу, что между нами преграда, но это преграда тонкая и преодолимая. Я чувствую в тебе стремление к истине. Знаешь, я провожу у себя в доме спиритические сеансы. Может, как-нибудь зайдешь ко мне?
И дал мне свою визитную карточку. Я прочитал его имя, должность и адрес. Его слова разожгли мое любопытство, но вряд ли убедили, и все же от встречи с Наги у меня оставалось необычайно приятное ощущение, будто повеяло вдруг ароматом свежих цветов.
Вечером того же дня я зашел в редакцию к Салему Габру и рассказал о Наги Маркосе и его приглашении. Даже предложил ему пойти вместе, но он с презрением отказался. Походя он заметил, что между материальным и духовным миром не существует преграды и что проникновение в тайны материи есть одновременно проникновение и в тайны духа. Опыты Наги Маркоса Салем Габр назвал магическими обрядами
Больше я не видел Наги. Однако время от времени его образ всплывает перед моим мысленным взором как воспоминание о далекой юности. И я понимаю, что он навсегда затаился где-то в уголке моей души.
Надир Бурхан
В начальной школе с 1921 по 1925 год он был одним из наших кумиров. Старше нас на несколько лет, высокий и сильный, он слыл заводилой. Собравшись вокруг него во дворе, мы ловили буквально каждое его слово.
— Главное, не считайте себя маленькими, — поучал нас Надир. — Вы солдаты Саада, значит, солдаты родины. Мы должны быть готовы к любым испытаниям, к тюрьме, а может быть, и к виселице. Жизнь ничего не стоит без свободы, а свободу не добудешь без жертв. Аллах послал нам вождем Саада Заглула, и мы должны быть достойны своего вождя.
Я уважал Надира, восхищался им, а Реда Хаммада боготворил его. Даже Халиль Заки не осмеливался потешаться над ним. Когда же он рассказывал о том, как был в парламенте и беседовал с вождем, мы буквально сходили с ума от восторга. Однажды я не выдержал и сказал:
— Мне так хочется взглянуть на Саада Заглула! Ты можешь взять нас собой в парламент?
Он посмотрел на меня снисходительно.
— Ты еще малыш и носишь короткие штанишки, пойти в парламент не прогулка, а риск.
Если принималось решение о забастовке или демонстрации, Надир Бурхан дожидался того момента, когда нас выстроят рядами на утреннюю линейку, выходил на несколько шагов из строя и начинал громко хлопать в ладоши. Ряды отвечали ему такими же аплодисментами. Школьные надзиратели уводили младших школьников в классы. Мы шли за ними с криками «Да здравствует Саад!». А старшие с Надиром во главе отправлялись на демонстрацию. По пути к ним присоединялись учащиеся других школ. Во время одной из демонстраций Надир был ранен в ногу и два месяца провел в больнице. С тех пор он слегка прихрамывал. Под руководством Надира я участвовал в первой в своей жизни демонстрации — это был 1924 год. Он призвал нас к забастовке, заявив, что король Фуад собирается превратить конституцию в пустую бумажку, а Саад Заглул — в то время премьер-министр — твердо отстаивает права народа, и мы должны идти на площадь Абдин, чтобы выразить поддержку вождю. Поскольку это было первое народное правительство, а премьер-министр исполнял и обязанности министра внутренних дел, нам разрешили принять участие в демонстрации. Собрались огромные толпы школьников, студентов, горожан. Площадь Абдин была заполнена до отказа. Мы стучали кулаками в дворцовые ворота, требуя, чтобы король принял условия Саада, и угрожая в противном случае поднять восстание. «Саад или революция!» — кричали мы.
И вот издалека донесся гул. Это народ приветствовал появление вождя, ехавшего на встречу с королем. Толпа напирала со всех сторон, полиция с трудом расчищала дорогу автомобилю Саада.
— Сейчас мы своими глазами увидим Саада Заглула! — радостно крикнул я Реде Хаммаде.
— Хоть секунду! — восторженно ответил он.
Работая изо всех сил локтями, мы протиснулись почти к самому проходу и увидели медленно приближавшуюся машину, буквально облепленную людьми — они висели на дверцах, стояли на крыше. Мы смотрели во все глаза, но не увидели ничего, кроме груды человеческих тел. Долго мы не могли пережить огорчения.
Уже в средней школе наши пути с Надиром Бурханом разошлись. Минуло сорок лет, прежде чем я встретил его снова зимой 1965 года. Я возвращался со свидания с Амани Мухаммед и зашел в кафе «Астра» выпить чашку кофе. Неожиданно я увидел там Надира, он в одиночестве сидел за столиком. На спинке соседнего стула висел его плащ. Это был тучный человек высоченного роста. Я сразу узнал его. Мне даже показалось, что он мало изменился, хотя ему было за шестьдесят. И волосы поседели только на висках. Я подошел к нему улыбаясь. Он глядел, явно не узнавая, но все же пожал протянутую мной руку. Когда я напомнил ему о начальной школе и о роли, которую он в ней играл, лицо Надира засветилось улыбкой, и он пригласил меня сесть.