Зеркальная галерея. Великая депрессия, Великая рецессия, усвоенные и неусвоенные уроки истории
Шрифт:
Разгонявшаяся инфляция была губительной для мелких вкладчиков, рантье и военных пенсионеров, то есть наименее защищенных слоев населения. В июле 1926 года свыше 20 000 бывших военнослужащих и их сторонников вышли на акцию протеста перед Палатой депутатов. Обвиняя иностранцев в манипулировании франком и раздувании инфляции, толпа атаковала автобусы Paris-by-night (ночной Париж) – популярное средство передвижения американских туристов. Состоятельные французы, опасаясь народных волнений, теперь отправляли за рубеж не только свои сбережения, но и семьи.
На этом этапе инфляция стала уже совсем нешуточной; в некоторых кругах ее рассматривали даже как угрозу для французской демократии. Палата депутатов, в которой преобладали левые, 22 июля в
Пуанкаре также был надежным человеком в том плане, что он не принадлежал ни к правым, ни к левым. В Палате депутатов его всегда ассоциировали с центристами. Bloc National был правоцентристским, но у Пуанкаре также были друзья и союзники среди социалистов, и не последним из них был Леон Блюм, будущий премьер-министр. Будучи выходцем из среднего класса, он относил себя к мелким вкладчикам – наименее защищенным от разрушительного влияния инфляции слоям населения. Обстоятельства требовали умеренности. В противоположность отношениям с Германией, когда дело касалось внутренней политики, именно это и предлагал Пуанкаре.
Таким образом, Пуанкаре было предложено сформировать единое правительство на основе правоцентристов с некоторым добавлением левых. Теперь все были согласны, что политизация бюджетной политики зашла слишком далеко. Назначение Пуанкаре и формирование им правительства национального единства служило признанием этого факта. Политикам, очевидно, тяжело дался урок, что бюджетные решения должны приниматься сообща, а не навязываться правым левыми или наоборот.
Содействовать принятию таких совместных решений теперь и было задачей Пуанкаре. Процедуры контроля над доходами и сбора налогов были изменены с тем, чтобы повысить бюджетные доходы. Произошла некоторая оптимизация государственной администрации – были закрыты районные суды и другие административные учреждения. Средства государственной табачной монополии пошли на обслуживание и выкуп государственного долга. Это подтверждало, что правительство не планировало отчуждения имущества состоятельных граждан, хотя формирование правительства национального единства и так уже это предполагало. Наконец Пуанкаре предложил конвертировать краткосрочные облигации национальной обороны, которые были непосредственным источником финансовой уязвимости, в более стабильные долгосрочные облигации.
Желание переложить бремя стабилизации – с капиталистов на рабочих, со среднего класса на зажиточных граждан или с Франции на Германию – наконец само сгорело в костре инфляции. В результате ограниченных мер Пуанкаре хватило, чтобы «зацементировать» стабилизацию 1926 года, которая пришла в августе. Цены перестали расти; франк, который до этого падал, начал резко укрепляться к неудовольствию французских экспортеров, которым нравилось это обретенное конкурентное преимущество. Это заставило Банк Франции покупать иностранную валюту за франки, чтобы замедлить укрепление национальной валюты. В конце 1926 года курс франка был привязан к фунту стерлингов и к доллару, а в 1928 году наконец была восстановлена конвертируемость в золото.
Французские нормы золотого стандарта, как и немецкие, были особенно жесткими. Они запрещали центральному банку покупать государственные ценные бумаги на рынке (то есть прибегать к «операциям на открытом рынке») и иным способом предоставлять прямое финансирование правительству. Как и в Германии, инфляция и социальное разделение, которое она обнажила, оставили свои
Торможение инфляции сначала в Германии, а потом во Франции стимулировало возвращение беглого капитала. Поскольку инфляция замедлилась, было больше шансов на то, что инвестиции сохранят свою стоимость. Чтобы исполнить намерение вернуться к золотому стандарту, правительствам надо было сохранять бюджетный баланс. У инвесторов, таким образом, появились основания надеяться, что череда бюджетных дефицитов и конфликтов по поводу налогового вопроса позади. Со временем идея о том, что стабилизация валюты неким образом гарантировала ответственное бюджетное поведение и освобождала инвесторов от риска суверенного дефолта, будет развенчана. Такую же ошибку совершили и наивные инвесторы, купившие южноевропейские облигации после наступления эпохи евро в 1999 году. И это имело такие же губительные последствия.
Приток иностранных денег оказался для экономик Франции и Германии палкой о двух концах, поскольку он способствовал росту обменных курсов. Чтобы предотвратить взрывной рост, который имел бы очень неблагоприятные последствия для экспортеров, Рейхсбанк и Банк Франции скупали этот иностранный капитал за марки и франки. Однако иностранные ценные бумаги (особенно номинированные в фунтах стерлингов), приобретенные таким способом, очевидно, были не так хороши, как золото, на которое их можно было бы обменять.
Так возникла проблема Нормана. Во второй половине 1926 года Рейхсбанк начал реализовывать свои запасы фунтов стерлингов, взамен получая от Банка Англии золото. За шесть месяцев, завершающихся в феврале 1927 года, британский экспорт золота в Германию приблизился к существенной сумме в 60 млн долл. Шахт, который к этому времени прочно закрепился на посту главы центрального банка Германии, сознавал, какую конструктивную роль сыграл Норман в переговорах по плану Дауэса, по которому были снижены репарации и получен стабилизационный кредит. Однако, несмотря на благодарность, Шахта в первую очередь заботило свое собственное положение. Эмоции не мешали его вере в важность соблюдения норм золотого стандарта. Поэтому Шахт предъявил Банку Англии фунты стерлингов, приобретенные через операции стерилизации, для конвертации в золото.
Норман был не так полезен Банку Франции, когда он безуспешно боролся с долговым и валютным кризисами в 1923, 1925 и 1926 годах. Он считал, что Франция чинила особенные помехи в переговорах о репарациях. Также не следует забывать тот факт, что Банк Англии и Банк Франции боролись за влияние в Центральной и Восточной Европе, чей финансовый бизнес они стремились привлечь в Лондон и Париж соответственно. Хотя Эмиль Моро – преемник Робино на посту президента Банка Франции с 1926 по 1930 год – отзывался о своем английском коллеге как о «приятном и очаровательном», Норман отклонял попытки Франции получить реальную помощь для финансовой стабилизации [65] .
65
Moreau (1991), p. 225.
Теперь, когда капиталы потекли из Британии во Францию, обстоятельства переменились. Иностранные активы, приобретенные Банком Франции, были номинированы в фунтах стерлингов и выпущены в Лондоне. Опасаясь той же неопределенности, что и Рейхсбанк, Моро воспользовался первой же возможностью, чтобы их реализовать. Он знал, что его запрос, из-за изъятия золота из Банка Англии, вынудит Нормана поднять учетную ставку – ставку, по которой Банк Англии учитывал векселя банков. Но он не считал это неблагоприятным побочным эффектом. Если бы это привело к более жестким условиям в Лондоне, который был источником значительного потока краткосрочного капитала во Францию, тогда эта политика с французской точки зрения имела бы дополнительные преимущества. Если бы это создало трудности для Банка Англии, значит, так тому и быть.