Зеркало для героя
Шрифт:
— Лидочка, где чай? — поторопил отец.
— Да-да, сейчас.
Мать забрала с собой малыша и ушла на кухню.
— Так по какой вы части? — улыбнулся отец.
Как Устинову его предостеречь?
Но отец с удовольствием рассказывает о себе и ничуть не тревожится за будущее семьи. «Неужели, — думает Устинов, — этот парень — мой спокойный мудрый старик?»
— Погодите! — прервал Устинов. — О люминесцентных лампах уже много писалось. Молодых читателей больше интересует ваш духовный мир. Например, о чем вы мечтаете?
— Все мои помыслы о благе нашей страны.
— Разумеется. Но каким вы хотите
— Миша станет инженером, пойдет по моим стопам. Инженер в нашей стране многое может свершить. Я постараюсь, чтоб он был хорошим инженером.
— А ваша жена?
— Лидия Ивановна — женщина, мать. Ее будущее — это забота о благе семьи.
Устинов вспомнил одну давнюю поездку с матерью в шахтерский поселок, где она познакомила его с пожилым мужчиной по имени Захар, который когда-то любил ее и дрался за нее с молодым механиком Кириллом. Наверное, мать захотела взглянуть, что ждало ее, выйди она за Захара. Но она встретила преждевременно состарившегося человека, у него дрожали пальцы, скрюченные от долгой работы с отбойным молотком. И вряд ли она пожалела о своем выборе. После поездки в поселок мать стала бороться за отца и написала несколько жалоб, чтобы ей помогли вернуть его. Но это не помогло, ведь тогда уже завершались 60-е годы и многие уже не считали разрушение семьи великой бедой. Отец же вернулся не из-за тех писем. Мать тяжело заболела, и он переломил себя.
— Как вы познакомились с Лидией Ивановной? — спросил Устинов.
Он попробовал возродить в отце воспоминания о юности, воспоминания о женщине, которая его ждала, пока он воевал.
— Я думаю, когда-то вы мчались по степи и распевали песню «Ой, на горе огонь горит», — продолжал Устинов. — Вам казалось, весь мир существует для одной вашей Лидии. Везде вам виделись ее глаза.
— Да, так и было, — ответил отец. — Весь мир.
— Значит, было, — повторил Устинов. — А знаете, что будет?
Будет очень обыкновенно, в соответствии с законами, определяющими семейную жизнь. Возникнет напряженность. Отчего? Им этого не понять: ведь столько лет прожито вместе! Но незаметно с каждым годом все дальше уходит бывший рудничный механик от бывшей поселковой девчонки.
— Говорят, страсть длится всего три-четыре года, — сказал Устинов. — Потом — конец или вялый супружеский секс.
— Что вы несете?! — возмутился отец. — Таких слов прошу в моем доме не произносить. И давайте ближе к делу.
Похоже, Устинов дал маху: невинное «секс», то есть по-русски буквально «пол», задело Кирилла Ивановича. Кто же знал, что он такой пуританин?.. Но нет, тут дело в другом. Он защищает свой обычай от чужого вторжения, от непрошеного пророчества. Еще минута — и он спустит Михаила с лестницы.
— Извините, я имел в виду научный термин, — сказал Устинов.
Отец отвернулся к окну.
— Плавку выпустили, — вымолвил он.
В темной дали, усеянной электрическими огнями, загоралось розово-красное зарево.
— Я вас где-то уже встречал, — сказал отец. — Вы кого-то напоминаете... Не могу вспомнить.
— Надеюсь, хорошего человека?
— Юго-Западный фронт? Деревня Молчановка?
— Нет, — ответил Устинов. — А вы можете представить
— Испытательная станция в Сталинске-Кузнецком?
— Нет, мы с вами не встречались.
— Но даже голос ваш я помню!
— Что голос? Может, я просто ваш сын, который явился из будущего?
— В каком смысле?
— Не знаю, как вам объяснить. Но вот, например, помните: зимой сорок второго вы перешли линию фронта, в районе Волновахи устроили засаду, а когда возвращались обратно, пробирались в нескольких километрах от родного дома? Бабушка... то есть ваша мать видела вас в ту ночь во сне.
— Да-а, — озадаченно протянул Кирилл Иванович. — Старая женщина... — И, понизив голос, спросил: — Вы из органов?
Устинов неопределенно махнул рукой и решил этой темы больше не касаться.
Он вспомнил, как отец приехал в Москву, когда они с Валентиной, устав от однообразной жизни, очутились на грани беспричинного развода: он приехал на сутки, дал денег и, напомнив своим присутствием о нравственном долге, вернулся домой. Что ж, порой даже взгляд ближнего выполняет задачу социального контроля... И вслед за этим воспоминанием Устинов подумал, что сейчас, в 1949 году, его попытка предостеречь — преждевременна, еще многие силы опекают семью, еще жизнь течет открыто на виду у родни, соседей, сослуживцев.
Вошла мать, принесла чаю, вишневою варенья, маковый рулет.
Она надушилась могучими духами «Красная Москва». Кирилл Иванович потянул носом и улыбнулся.
— Я Мишу уложила, — сказала мать и принялась разливать чай.
Неожиданно в дверях показался худущий мальчик, раздетый до трусов. Он с любопытством смотрел на Устинова.
— Михаил Кириллович! — строго произнес отец. — Спокойной ночи.
Мальчик нехотя ушел.
Мать заговорила о том, что они раньше жили в поселке и что она до сих пор не привыкнет, что здесь негде посадить даже луковицу. Лет через двадцать она заведет на балконе цветник в деревянных ящиках, но еще раньше, лет через десять, ее потянет сочинять безыскусные стихи, в которых будут цветы, солнце, ветер.
Отец спросил у нее, что, не хватит ли огорода, где они в прошлое воскресенье накопали два мешка картошки?
Нет, не хватит, возразила она, огороды далеко...
Устинов подхватил тему, что не хлебом единым жив человек, и спросил, не скучает ли она днем, когда мужа и сына нет дома? Может, ей пойти в вечернюю школу и работать?
— Вы угощайтесь. — Лидия Ивановна подвинула розетку с темным вареньем, в котором отразился малиновый абажур.
Отец похвалил рулет и тоже предложил Устинову взять еще кусочек из середки, где побольше мака.
Мамины рецепты всяких рулетов, сметанников, хрустов перешли к Валентине, потом дойдут и до дочери Устинова. И Валентина и Даша словно подошли к столу. «Где они сейчас?» — подумал Михаил.
— Разве муж меня не прокормит? — с шутливым удивлением спросила мать. — Или мне тоже брать пример с Ивановской? Она на работу ходит, а дети зачуханные. Я ей прямо заявила: «Так не годится, голубушка!» — и она с ожиданием поглядела на мужа.
— То-то она на меня косится! — усмехнулся отец. — А я и не пойму, в чем дело.