Зеркало для России
Шрифт:
Детский сад при заводе имени 8 лет Октября в Славгороде. «Выпускное фото» (я – первый во втором ряду справа)
Заходит в класс учительница – все молчат. Встать положено – мы не встаем, сидим как приклеенные. Учительница спрашивает дрогнувшим голосом: «Что это такое?» И кто-то не выдержал, пискнул: «Мы бастуем!» Она чуть в обморок не грохнулась.
В общем, довольно быстро меня (и еще двух зачинщиков) вычислили, потянули к директору на допрос… Всех троих исключили из школы.
А раз в кино ходить нельзя, мы с друзьями решили убежать из дома. И даже цели какой-то заманчивой мы не успели придумать. На Черное море, Тихий океан, в Москву, на Северный полюс или в Африку… Нет. Просто долой из дома!
И вот – вокруг студеная снежная зима, а мы выезжаем на санях из города. Огромные такие сани, в которых в какой-то колхоз сено везли. Я только записку оставил родителям. Кстати, довольно пронзительную: «В нашем побеге винить школьную учительницу такую-то…» и прочие горделивые глупости.
Вот выезжаем мы в санях из города, зарылись в это сено (а может, в солому? – не вспомню уже, но вроде как тепло было). И вдруг стало невыносимо тоскливо. Мрак кругом. И удаляются огоньки нашего города. Очень хорошо помню это ощущение. 50 лет прошло, а при воспоминании каждый раз испытываю этот ужас.
Мы тогда только переглянулись с пацанами, спрыгнули с этих саней и побрели назад. Там, естественно, уже искали нас – родители в жутком волнении метались по городу…
В музыкальной школе, с бая ном – драгоценным подарком отца
Я ждал сильного нагоняя от отца. До этого за разные провинности он мне ремня несколько раз давал (впрочем, всегда за дело). Однажды он был особенно потрясен моими действиями. Как я уже говорил, в Славгороде дом у нас был свой, построенный отцом собственноручно. Об иных домах, построенных в старину народными умельцами, когда-то говорили, что они сделаны без единого гвоздя. О нашем доме с полным основанием можно сказать «построено без единого гвоздя, купленного в магазине». Отец выковал сам все гвозди на заводе и выносил через проходную в карманах. Да, воровал, если так можно выразиться в отношении вещи, созданной своими руками. Однажды зимой мы с пацанами обнаружили на чердаке нашего дома птенчиков. Еще голеньких, дрожащих, беззащитных. Мы решили их согреть. И на чердаке деревянного дома, между сухих досок, на ковре из опилок и пыли, разожгли мы костер. Наши намерения были самыми благими. Но папа, видимо, представил именно то, о чем мы ни секунды не думали, – пожар. Он мог бы охватить всю улицу. И тогда мне папа всыпал. Или, лучше сказать, врезал. Да, так будет точнее.
Поэтому я после нашего побега со всей уверенностью ожидал неотвратимой кары…
Когда я вошел в дом, отца не было. Он бегал, искал меня по городу. Мамину реакцию на мое внезапное явление я плохо помню. Помню только, она покормила меня и уложила. Я уже задремывал, когда услышал, как батя зашел. Он подошел ко мне, поставил табуретку, сел рядом. И так сказал, что я запомнил на всю жизнь: «Ну как же ты мог, сынок?» Он не ругал меня, не бил. Просто спросил с укором. И все. Это был мой первый и последний побег из дома. После этого осуществлять такие планы оказалось невозможно.
Конечно, мы по-прежнему шалили и дрались. А в индейцев и в войнушку поиграть – это ж самое милое дело. Перья акварельной краской раскрашивали. Все романы Фенимора Купера и Майн Рида были перечитаны по десять раз. Я хорошо делал луки с плетеной тетивой
Думается, сочетание вот этой уличности с какой-то самодисциплиной, пришедшей на смену отцовской строгости, и с моим бесконечным чтением книг и стало той закваской, из которой взошло что-то для дальнейшей жизни. Замешалась какая-то стихия вокруг детского моего самолюбия.
А самолюбие уже тогда дикое было. Чудовищное. Оглядываясь назад, я вижу, что во многом именно оно определило мою судьбу. Из-за этой, может быть, врожденной гордости и самолюбия я никогда не чувствовал себя провинциалом. То есть я ни в коем случае не отрекаюсь от «своих провинций», от Славгорода, Табунов и Павлодара, от Свердловска. Напротив, я на каждом углу повторяю: «Я провинциал». Но комплекса провинциальности, который, конечно же, ведет к определенным результатам, порой плачевным, а порой и положительным, у меня никогда не было. Жуткая моя гордыня, вот это «Что?! Думаете, мне слабо?! А ну! Кто?! Где?!..» – все-таки была хоть и не главным (я очень надеюсь на это), но одним из серьезных мотиваторов, помогавших мне преодолевать препятствия и как-то продвигаться по ухабистой дороге жизни.
В средней школе (я – в верхнем ряду, в центре)
Еще в средней школе я увлекся спортом. Даже «олимпийские игры» устраивал во дворах Славгорода. Сегодняшняя детвора, к сожалению, насколько я знаю и вижу (точнее, не вижу), подобных состязаний уже не затевает. А мы устраивали «олимпийские игры» – ни больше ни меньше.
Была у меня любимая книжка – «Римские Олимпийские игры» о летних Олимпийских играх в Риме в 1960 году, где как раз выступал мой кумир – легендарный рекордсмен в прыжках в высоту Валерий Брумель. Я тогда страшно хотел прыгать, как Брумель, в высоту. Мы собирались довольно большим коллективом, вскапывали в огороде площадки для мягких приземлений, ставили барьер. Дюралевой планки не было – веревочку натягивали. Прыгали и в длину, толкали ядро, метали копье…
Делали мы это не один раз. Через несколько месяцев еще, потом еще – смотрели, кто достиг лучшей спортивной формы, добросовестно тренировался и теперь покажет лучше результаты. Точное количество наших «олимпийских игр» я уже не вспомню, но совершенно точно, что мы несколько раз их проводили.
Сочетание вот этой уличности с какой-то самодисциплиной, пришедшей на смену отцовской строгости, и с моим бесконечным чтением книг и стало той закваской, из которой взошло что-то для дальнейшей жизни.
Участвовали все, кто хотел. То есть, очевидно, вообще все. Девчонок только не было совсем, по-моему, но это не с какой-то их целенаправленной дискриминацией было связано, а просто тогда они были более скромными, менее спортивными, стеснялись мало-мальски обнажаться, особенно в провинции, а какое же соревнование без полной свободы телесного движения?
С этими состязаниями связано у меня воспоминание об одном жестоком развлечении. Цельнометаллическое семикилограммовое ядро, которое мы покупали в магазине в числе прочих спортивных снарядов, раскрашивалось под резиновый мячик. Одна половина зелененькая, другая красненькая. И посередине белая полосочка. Ядро клалось на дорогу… Я, впрочем, такими злыми розыгрышами не занимался. Просто слух о них (и с жестоким детским смехом) сразу облетал весь Славгород.