Зеркало и свет
Шрифт:
– Сомневаюсь, что заберусь этим летом дальше южного побережья. Или острова Уайт.
Он поднимает книгу со стола. На переплете ни царапины, хотя кожа тонкая, как у женщины: отпечатано в Венеции, на титульном листе гравюра с изображением резвящихся путти, клеймо издателя в виде морского чудища. Представим, что кто-то сохранил обрывки Уайеттовых виршей – пастораль, нацарапанная на обороте счета от оружейника, стих, который женщина прижала к обнаженной груди. Если издатель возьмется напечатать жизнь этого поэта, у него выйдет история, способная погубить многих.
Уайетт
– Она меня не оставляет, Анна Болейн. Я вижу ее такой, как в последний раз, вижу здесь.
Я тоже ее вижу, думает он, в шапочке с пером, с усталыми глазами.
Он выходит:
– Мартин! Кто додумался принести Уайетту этот жалкий табурет?
– Он не жаловался, сэр. Джентльмен не жалуется.
– А я лорд, и я жалуюсь.
Как же я не заметил этот пакостный табурет, когда посещал узника в прошлый раз, думает он. Впрочем, я пришел сразу после того, как наблюдал фокус, проделанный палачом из Кале.
В Остин-фрайарз его ждет Грегори:
– Приходили от Фицроя. Зовут вас к нему.
– Я видел Уайетта, – говорит он.
– И? – Грегори встревожен.
– После расскажу. Негоже заставлять королевского сына ждать.
– Рейф думает, Фицрой попросит вас сделать его королем.
– Ш-ш-ш.
– Не сейчас, – поправляется Грегори. – Это не измена говорить, что все люди смертны.
– Нет, и все равно говорить такого не стоит.
Это сгубило Анну Болейн, думает он. Она принимала Генриха за обычного мужчину. А он, как все правители, полубог-полузверь.
Грегори говорит:
– Пришел Ричард Рич. Сочиняет обращение к королю. Посмотрим? Я люблю смотреть, как он работает.
Сэр Ричард роется в бумагах, как ворон в мусорной куче. Тюк-тюк-тюк – не клювом, а пером – крошит все, словно разбивает об камень раковины улиток.
– Здравствуйте, господин спикер, – говорит Грегори.
– Здравствуй, Сухарик, – рассеянно отвечает Рич.
Красивый и праздный, его сын наблюдает, как трудится сэр Ричард.
– Рич считает свою фамилию пророческой [15] , – говорит Грегори. – Он умеет превращать чернила в деньги. У вас острый ум, не правда ли, Рикардо?
15
Rich по-английски – богатый.
– Находчивый, – говорит Рич. – Цепкий. На большее не претендую.
Обязанность Рича – составление приветственного слова королю на открытии парламента.
– Не хотите послушать, сэр? Я кое-что набросал.
Он садится:
– Вообразите, что я король.
– Позвольте предложить вам другую шляпу, – говорит Грегори.
Рич говорит:
– С вашего позволения я готов.
Начинает читать.
Грегори ерзает:
– Помните шляпу посла Шапюи? Мы еще хотели нахлобучить ее на снеговика?
– Ш-ш-ш, – шикает он на сына. – Внимай господину спикеру.
– Интересно,
Рич замолкает, хмурится:
– Вам не нравится начало?
– Думаю, королю оно понравится.
– Далее я сравниваю его в мудрости с Соломоном…
– С Соломоном вы точно не ошибетесь.
– …с Самсоном в силе и Авессаломом в красоте.
– Постойте, – говорит Грегори. – У Авессалома были роскошные волосы, иначе они не запутались бы в ветках. Волосы короля не столь… обильны. Он может решить, что вы издеваетесь.
– Никто не заподозрит в подобном господина спикера, – говорит он твердо.
– Тем не менее, – гнет свое Грегори, – Авессалом едва ли может служить примером достойного поведения.
– Отложите вашу речь, – говорит он Ричу, – идемте со мной к Фицрою.
Рич с радостью соглашается. На пороге их догоняет Кристоф:
– Не уходите без меня, сэр. Вдруг на вас нападут. Теперь, когда вы стали лордом, вы не должны ходить без охраны.
– Ты, что ли, охрана? – Рич смеется.
– Пусть идет, он старается быть полезным.
Со временем он научился ценить внешность Кристофа. Кто станет брать в расчет такого увальня? На улице он оправляет на Кристофе ливрею, стряхивает с нее пыль:
– Ты должен с меня пыль отряхивать, не я с тебя. Это ты ходил сегодня ночью в моей спальне?
– Ночью я сплю, – отвечает Кристоф. – Наверное, это был призрак.
– Вряд ли, – говорит Рич. – Никогда не слышал, чтобы призраки расхаживали в июне.
Похоже на правду. Дамы под вуалями – насколько он знает, они пока живы – пробыли с ним до зари, после чего растаяли в стене. Он помнит пятна на их платьях, темные мазки – там, где ткань впитала кровь королевы.
Король охотится, но его сын по совету врачей остался в Лондоне, в Сент-Джеймсском дворце, который недавно возвели на месте больницы. Место, затопленное рекой Тайберн, осушили и очистили, и теперь там красивый парк. Туда король с семейством удаляется, когда устает от многолюдного Уайтхолла.
Двор заставлен лесами, и сразу за воротами их встречают крики рабочих. Слышно, как откалывают и отбивают камень. При виде прибывших важных господ шум стихает, но эхо от звона металла о камень еще длится. Каменщик спускается с лесов и стягивает шапку:
– Мы сбиваем ГА-ГА, сэр.
Инициалы Генриха и покойной королевы, переплетенные любовно, словно змеи.
– Отдохните часок, пока я буду говорить с лордом Ричмондом.
Каменщик выбивает из шапки пыль.
– Никак нельзя, сэр.
– Слушай, что тебе говорят, – вмешивается Кристоф.
– Вам заплатят за это время, – убеждает он.
– Десятнику нужен письменный приказ.
Он пригибает голову каменщика рукой, теперь они стоят нос к носу.
– Чего ради я должен строчить любовное письмо твоему десятнику? Назови его имя, и я запечатлею его инициалы в своем сердце. – (От каменщика разит потом.) – Кристоф, сбегай на кухню, пусть принесут работникам хлеба, эля и сыра. Скажи, Кромвель велел.