Зеркало Лукреции Борджиа
Шрифт:
Тропинка пошла вверх, лес стал суше и чище. То и дело на дороге попадались огромные, покрытые мхом валуны.
Наконец впереди показался невысокий холм, в очертаниях которого просматривались контуры искусственного сооружения. Местами из-под чахлой травы и пожелтевшего кустарника проглядывали растрескавшиеся бетонные плиты.
– Вот он, финский дот! – сообщила местная жительница и снова свистнула Гарику. – Дальше мы не пойдем, больно тут место нехорошее. Ну что, обратно-то дорогу найдете?
– Найдем! – заверил ее Краснов.
– А тогда
Дождавшись, когда лай стихнет в лесу, Краснов направился к доту.
Обойдя его вокруг, он увидел в бетонной стене заржавленную железную дверь.
– Кажется, ее не так давно открывали, – проговорил он севшим от волнения голосом, когда Соловьев и водитель подошли к нему.
Борис стоял перед дверью, не решаясь распахнуть ее.
Наконец водитель взялся за проржавевшую ручку и потянул на себя.
Со страшным скрипом дверь открылась.
Водитель достал фонарь, включил его, направил яркий луч в темноту… и длинно, цветисто выругался.
– Что… что там? – Краснов оттеснил его, отобрал фонарь, шагнул внутрь дота, закашлялся. Михаил Николаевич, тяжело, хрипло дыша, протиснулся следом.
Навстречу им выкатилась тяжелая волна зловония, внутри дота было просто невозможно дышать.
Краснов не успел ничего разглядеть, как вдруг из темноты метнулось какое-то крылатое существо и с отвратительным писком вцепилось в его волосы. Борис вскрикнул, попятился, уронил фонарь, отбросил рукой пищащее создание, оно перекувырнулось в воздухе и улетело в лес, пугливыми зигзагами кроя воздух.
– Что это было? – растерянно спросил Соловьев.
– Летучая… летучая мышь, – ответил Борис, поднимая фонарь.
Он снова направил луч в глубину дота… и глухо застонал.
Михаил Николаевич проследил за его взглядом и увидел сваленные в беспорядке на бетонном полу скелеты. Белые черепа глумливо ухмылялись из темноты, скаля сохранившиеся зубы. У большинства остались и волосы – длинные и короткие, светлые и темные… судя по этим волосам, скелеты принадлежали женщинам.
– Сколько же их здесь?! – в ужасе проговорил Краснов. – Шесть… семь… восемь…
Он перевел луч фонаря левее, осветил глубину дота – и увидел еще несколько трупов, более свежих. Эти жертвы еще не успели полностью избавиться от плоти, это были не высохшие скелеты, а обнаженные трупы в разной степени разложения. Именно они наполняли дот невыносимым зловонием.
Краснов, закрыв рот и нос платком, шагнул вперед, направил луч на трупы, пристально осмотрел их. Страшные следы разложения обезобразили их, лишили всего человеческого – но все же можно было понять, что это – женщины, много женщин.
И возле самой стены, чуть особняком, лежал труп с прекрасными огненно-рыжими волосами…
– Аля… Алина… – прошептал Борис, опустившись на корточки, и, преодолев отвращение, прикоснулся рукой к огненным волосам своей жены.
В это время у него за спиной раздался стон.
Краснов
Соловьев лежал на бетонном полу дота и глухо, монотонно стонал. Левая рука его вытянулась вдоль тела, правая скрючилась, как птичья лапка, и ритмично подергивалась.
– Что… что с вами? – раздраженно спросил Краснов.
Вместо ответа старик издал глухое, нечленораздельное мычание.
Лукреция проснулась посреди ночи. Ей показалось, что ее окликнул какой-то знакомый голос.
В спальне было темно и тихо, только лунный луч играл складками парчового балдахина.
Тем не менее Лукреция чувствовала странное беспокойство. Ей казалось, что в комнате есть кто-то, кроме нее. Она хотела позвать служанку, но что-то ее остановило.
Вглядевшись в темноту, она различила какой-то смутный отсвет на столе. Спрыгнув на пол с высокой кровати, босиком пробежала к столу и увидела, что там тусклым овалом отсвечивает зеркало – то самое зеркало, которое она принесла c ночной прогулки с Аврелией. И это зеркало, как живое существо, звало ее неслышным голосом – как, бывает, зовет впечатлительного человека бездна, на краю которой он стоит, или темная глубина речного омута.
Лукреция с невольным страхом взяла зеркало в руку, заглянула в его туманную глубину.
В комнате было темно – но в глубине зеркала жил свой собственный, едва различимый свет, в котором роились смутные, неопределенные образы, таинственные видения.
Вдруг среди этих образов проявилось мужское лицо – мужественное, доброе, красивое лицо с темными, иронично изогнутыми бровями и мягкой складкой губ. Лицо показалось Лукреции знакомым, но она не успела его как следует разглядеть – оно уже исчезло, снова уступив место неясным образам. А потом и эти образы растворились в клубящейся полутьме, уступив место ее собственному отражению…
Собственно, так и должно быть, порядочное зеркало должно отражать того, кто в него смотрится… вот только отражение Лукреции вело себя несколько странно. Вместо того чтобы повторять выражение ее собственного лица, оно жило своей отдельной жизнью. Отражение было взволновано, испугано, оно приоткрыло рот и вполне отчетливо прошептало:
– Беги!
– Что? – переспросила изумленная Лукреция. – Бежать? Куда? Почему?
– Беги прочь из дворца! – прошептало отражение. – Беги, пока не поздно! Враги твоего отца и брата скоро явятся за тобой, чтобы заставить тебя заплатить по старым счетам семьи! Переоденься служанкой и беги прочь из дворца, прочь из Рима!